Неточные совпадения
Клим тоже
обрадовался и, чтобы скрыть это, опустил голову. Ему послышалось, что в нем тоже прозвучало торжествующее «Ага!», вспыхнула, как спектр, полоса разноцветных мыслишек и среди них мелькнула линия сочувственных Маргарите. Варавка, должно
быть, поняв его радость как испуг, сказал несколько утешительных афоризмов...
В конце концов слушать ее
было не бесполезно, однакож Самгин
радовался, когда приходил Иноков и отвлекал на себя половину ее внимания.
«Если он рад тому, что остался жив — нелепо
радуется… Может
быть, он говорит для того, чтоб не думать?»
— Впрочем — ничего я не думал, а просто
обрадовался человеку. Лес, знаешь. Стоят обугленные сосны, буйно цветет иван-чай. Птички ликуют, черт их побери. Самцы самочек опевают. Мы с ним, Туробоевым, тоже самцы, а
петь нам — некому. Жил я у помещика-земца, антисемит, но, впрочем, — либерал и надоел он мне пуще овода. Жене его под сорок, Мопассанов читает и мучается какими-то спазмами в животе.
— Фу! Это — эпидемия какая-то! А знаешь, Лидия увлекается философией, религией и вообще… Где Иноков? — спросила она, но тотчас же, не ожидая ответа, затараторила: — Почему не
пьешь чай? Я страшно
обрадовалась самовару. Впрочем, у одного эмигранта в Швейцарии
есть самовар…
Но он искренно
обрадовался встрече, это
было ясно по торопливости, с которой он рассказывал и допрашивал.
Клим
обрадовался, что она говорит, но
был удивлен ее тоном. Помолчав, он продолжал уже с намерением раздражить ее, оторвать от непонятных ему дум.
Самгин подумал, что, вероятно, вот так же глупо-шумно сейчас во множестве интеллигентских квартир; везде полуодетые, непричесанные люди читают газету,
радуются, что убит министр, соображают — что
будет?
— Дух летит… Витает орел белокрылый. Огненный.
Поет — слышите?
Поет: испепелю! Да
будет прахом… Кипит солнце. Орел небес.
Радуйтесь! Низвергнет. Кто властитель ада? Человек.
— А я думаю: не
было, — заключил Тагильский и чему-то
обрадовался. — Вот что: давайте пойдем к Безбедову, попробуйте уговорить его сознаться — идет?
Кошмарное знакомство становилось все теснее и тяжелей. Поручик Петров сидел плечо в плечо с Климом Самгиным, хлопал его ладонью по колену, толкал его локтем, плечом,
радовался чему-то, и Самгин убеждался, что рядом с ним — человек ненормальный, невменяемый. Его узенькие, монгольские глаза как-то неестественно прыгали в глазницах и сверкали, точно рыбья чешуя. Самгин вспомнил поручика Трифонова, тот
был менее опасен, простодушнее этого.
Анне было так ясно, что никому нечему
было радоваться, что этот смех раздражил ее до боли, и ей хотелось заткнуть уши, чтобы не слыхать его.
— Господи, Дунечка! — заговорила тотчас же Пульхерия Александровна, как вышли на улицу, — вот ведь теперь сама точно рада, что мы ушли; легче как-то. Ну, думала ли я вчера, в вагоне, что даже этому
буду радоваться!
— И поплачьте, Дмитрий Федорович, поплачьте! Это прекрасные чувства… вам предстоит такой путь! Слезы облегчат вас, потом возвратитесь и
будете радоваться. Нарочно прискачете ко мне из Сибири, чтобы со мной порадоваться…
А он все толкует про свои заводские дела, как они хороши, да о том, как
будут радоваться ему его старики, да про то, что все на свете вздор, кроме здоровья, и надобно ей беречь здоровье, и в самую минуту прощанья, уже через балюстраду, сказал: — Ты вчера написала, что еще никогда не была так привязана ко мне, как теперь — это правда, моя милая Верочка.
Неточные совпадения
Городничий. А уж я так
буду рад! А уж как жена
обрадуется! У меня уже такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо если гость просвещенный человек. Не подумайте, чтобы я говорил это из лести; нет, не имею этого порока, от полноты души выражаюсь.
Обрадовались старому: // «Здорово, дедко! спрыгни-ка, // Да
выпей с нами рюмочку, // Да в ложечки ударь!» // — Забраться-то забрался я, // А как сойду, не ведаю: // Ведет! — «Небось до города // Опять за полной пенцией?
Бросились они все разом в болото, и больше половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и
ест пряники писаные.
Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не надо!
До первых чисел июля все шло самым лучшим образом. Перепадали дожди, и притом такие тихие, теплые и благовременные, что все растущее с неимоверною быстротой поднималось в росте, наливалось и зрело, словно волшебством двинутое из недр земли. Но потом началась жара и сухмень, что также
было весьма благоприятно, потому что наступала рабочая пора. Граждане
радовались, надеялись на обильный урожай и спешили с работами.
Прыщ смотрел на это благополучие и
радовался. Да и нельзя
было не
радоваться ему, потому что всеобщее изобилие отразилось и на нем. Амбары его ломились от приношений, делаемых в натуре; сундуки не вмещали серебра и золота, а ассигнации просто валялись по полу.