Неточные совпадения
Он преподавал русский язык и географию, мальчики прозвали его Недоделанный, потому что левое ухо старика
было меньше правого, хотя настолько незаметно, что, даже когда Климу указали на это, он не сразу
убедился в разномерности ушей учителя.
Почти в каждом учителе Клим открывал несимпатичное и враждебное ему, все эти неряшливые люди в потертых мундирах смотрели на него так, как будто он
был виноват в чем-то пред ними. И хотя он скоро
убедился, что учителя относятся так странно не только к нему, а почти ко всем мальчикам, все-таки их гримасы напоминали ему брезгливую мину матери, с которой она смотрела в кухне на раков, когда пьяный продавец опрокинул корзину и раки, грязненькие, суховато шурша, расползлись по полу.
Клим шел во флигель тогда, когда он узнавал или видел, что туда пошла Лидия. Это значило, что там
будет и Макаров. Но, наблюдая за девушкой, он
убеждался, что ее притягивает еще что-то, кроме Макарова. Сидя где-нибудь в углу, она куталась, несмотря на дымную духоту, в оранжевый платок и смотрела на людей, крепко сжав губы, строгим взглядом темных глаз. Климу казалось, что в этом взгляде да и вообще во всем поведении Лидии явилось нечто новое, почти смешное, какая-то деланная вдовья серьезность и печаль.
Он не помнил, когда она ушла, уснул, точно убитый, и весь следующий день прожил, как во сне, веря и не веря в то, что
было. Он понимал лишь одно: в эту ночь им пережито необыкновенное, неизведанное, но — не то, чего он ждал, и не так, как представлялось ему. Через несколько таких же бурных ночей он
убедился в этом.
Раздражали опечатки;
было обидно
убедиться, что некоторые фразы многословны и звучат тяжело, иные слишком высокопарны, и хотя в общем тон очерка солиден, но
есть в нем что-то чужое, от ворчливых суждений Инокова.
А может
быть, это делается для того, чтоб он
убедился в своем праве не соединяться ни с кем?
В конце концов Сомова оставила в нем неприятное впечатление. И неприятно
было, что она, свидетель детских его дней,
будет жить у Варвары,
будет, наверное, посещать его. Но он скоро
убедился, что Сомова не мешает ему, она усердно готовилась на курсы Герье, шариком каталась по Москве, а при встречах с ним восхищенно тараторила...
Что Любаша не такова, какой она себя показывала, Самгин
убедился в этом, присутствуя при встрече ее с Диомидовым. Как всегда, Диомидов пришел внезапно и тихо, точно из стены вылез. Волосы его
были обриты и обнаружили острый череп со стесанным затылком, большие серые уши без мочек. У него опухло лицо, выкатились глаза, белки их пожелтели, а взгляд
был тоскливый и невидящий.
Он вызывал у Клима впечатление человека смущенного, и Климу приятно
было чувствовать это, приятно
убедиться еще раз, что простая жизнь оказалась сильнее мудрых книг, поглощенных братом.
Клим
был уверен, что он не один раз
убеждался: «не
было мальчика», и это внушало ему надежду, что все, враждебное ему, захлебнется словами, утонет в них, как Борис Варавка в реке, а поток жизни неуклонно потечет в старом, глубоко прорытом русле.
Хотелось затиснуть жизнь в свои слова, и
было обидно
убедиться, что все грустное, что можно сказать о жизни,
было уже сказано и очень хорошо сказано.
И еще раз
убеждался в том, как много люди выдумывают, как они, обманывая себя и других, прикрашивают жизнь. Когда Любаша, ухитрившаяся побывать в нескольких городах провинции, тоже начинала говорить о росте революционного настроения среди учащейся молодежи, об успехе пропаганды марксизма, попытках организации рабочих кружков, он уже знал, что все это преувеличено по крайней мере на две трети. Он
был уверен, что все человеческие выдумки взвешены в нем, как пыль в луче солнца.
Самгин приостановился, пошел тише, у него вспотели виски. Он скоро
убедился, что это — фонари, они стоят на панели у ворот или повешены на воротах. Фонарей
было немного, светились они далеко друг от друга и точно для того, чтоб показать свою ненужность. Но, может
быть, и для того, чтоб удобней
было стрелять в человека, который поравняется с фонарем.
Самгин
был ошеломлен и окончательно
убедился в безумии полковника. Он поправил очки, придумывая — что сказать? Но Васильев, не ожидая, когда он заговорит, продолжал...
Самгин постоял в саду часа полтора и
убедился, что средний городской обыватель чего-то побаивается, но обезьянье любопытство заглушает его страх. О политическом значении события эти люди почти не говорят, может
быть, потому, что не доверяют друг другу, опасаются сказать лишнее.
Было досадно
убедиться, что такая, в сущности, некрасивая маленькая женщина, грубо, точно дешевая кукла, раскрашенная, может заставить слушать ее насмешливо печальную песню, ненужную, как огонь, зажженный среди ясного дня.
Эта философия казалась Климу очень туманной, косноязычной, неприятной. Но и в ней
было что-то, совпадающее с его настроением. Он слушал Кумова молча, лишь изредка ставя краткие вопросы, и еще более раздражался,
убеждаясь, что слова этого развинченного человека чем-то совпадают с его мыслями. Это
было почти унизительно.
Поцеловав его, она соскочила с кровати и, погасив свечу, исчезла. После нее остался запах духов и на ночном столике браслет с красными камешками. Столкнув браслет пальцем в ящик столика, Самгин закурил папиросу, начал приводить в порядок впечатления дня и тотчас
убедился, что Дуняша, среди них, занимает ничтожно малое место.
Было даже неловко
убедиться в этом, — он почувствовал необходимость объясниться с самим собою.
— Ты
поешь сладкие песенки, а идиоты
убеждаются, что все благополучно.
Самгин
был уверен, что настроением Безбедова живут сотни тысяч людей — более умных, чем этот голубятник, и нарочно, из антипатии к нему, для того, чтоб еще раз
убедиться в его глупости, стал расспрашивать его: что же он думает? Но Безбедов побагровел, лицо его вспухло, белые глаза свирепо выкатились; встряхивая головой, растирая ладонью горло, он спросил...
— Сатира, карикатура… Хм? Ну — и ладно, дело не в этом, а в том, что вот я не могу понять себя. Понять — значит поймать. — Он хрипло засмеялся. — Я привык выдумывать себя то — таким, то — эдаким, а — в самом-то деле: каков я? Вероятно — ничтожество, но — в этом надобно
убедиться. Пусть обидно
будет, но надобно твердо сказать себе: ты — ничтожество и — сиди смирно!
Это
было не очень приятно: он не стремился посмотреть, как работает законодательный орган Франции, не любил больших собраний, не хотелось идти еще и потому, что он уже
убедился, что очень плохо знает язык французов.
Время двигалось уже за полдень. Самгин взял книжку Мережковского «Грядущий хам», прилег на диван, но скоро
убедился, что автор, предвосхитив некоторые его мысли, придал им дряблую, уродующую форму. Это
было досадно. Бросив книгу на стол, он восстановил в памяти яркую картину парада женщин в Булонском лесу.
«Я не мало встречал болтунов, иногда они возбуждали у меня чувство, близкое зависти. Чему я завидовал? Уменью связывать все противоречия мысли в одну цепь, освещать их каким-то одним своим огоньком. В сущности, это насилие над свободой мысли и зависть к насилию — глупа. Но этот…» — Самгин
был неприятно удивлен своим открытием, но чем больше думал о Тагильском, тем более
убеждался, что сын трактирщика приятен ему. «Чем? Интеллигент в первом поколении? Любовью к противоречиям? Злостью? Нет. Это — не то».
В течение ближайших дней он
убедился, что действительно ему не следует жить в этом городе.
Было ясно: в адвокатуре местной, да, кажется, и у некоторых обывателей, подозрительное и враждебное отношение к нему — усилилось. Здоровались с ним так, как будто, снимая шапку, оказывали этим милость, не заслуженную им. Один из помощников, которые приходили к нему играть в винт, ответил на его приглашение сухим отказом. А Гудим, встретив его в коридоре суда, крякнул и спросил...
Кошмарное знакомство становилось все теснее и тяжелей. Поручик Петров сидел плечо в плечо с Климом Самгиным, хлопал его ладонью по колену, толкал его локтем, плечом, радовался чему-то, и Самгин
убеждался, что рядом с ним — человек ненормальный, невменяемый. Его узенькие, монгольские глаза как-то неестественно прыгали в глазницах и сверкали, точно рыбья чешуя. Самгин вспомнил поручика Трифонова, тот
был менее опасен, простодушнее этого.
В Елене он чего-то недосмотрел, и
было очень неприятно
убедиться в этом: считая ее глуповатой, он, возможно,
был с нею более откровенен, чем следовало.
Дронов существовал для него только в те часы, когда являлся пред ним и рассказывал о многообразных своих делах, о том, что выгодно купил и перепродал партию холста или книжной бумаги, он вообще покупал, продавал, а также устроил вместе с Ногайцевым в каком-то мрачном подвале театрик «сатиры и юмора», — заглянув в этот театр, Самгин
убедился, что юмор сведен
был к случаю с одним нотариусом, который на глазах своей жены обнаружил в портфеле у себя панталоны какой-то дамы.