Неточные совпадения
Спивак в белом капоте, с ребенком на руках,
была похожа на Мадонну с картины сентиментального художника Боденгаузена, репродукции с этой модной картины торчали в окнах всех писчебумажных
магазинов города. Круглое лицо ее грустно, она озабоченно покусывала губы.
Магазины уже закрыты, и
было так темно, что столбы фонарей почти не замечались, а огни их, заключенные в стекло, как будто взвешены в воздухе.
Он
был похож на приказчика из хорошего
магазина галантереи, на человека, который с утра до вечера любезно улыбается барышням и дамам; имел самодовольно глупое лицо здорового парня; такие лица, без особых примет, настолько обычны, что не остаются в памяти. В голубоватых глазах — избыток ласковости, и это увеличивало его сходство с приказчиком.
Таких неистощимых говорунов, как Змиев и Тарасов, Самгин встречал не мало, они
были понятны и не интересны ему, а остальные гости Прейса вели себя сдержанно, как люди с небольшими средствами в
магазине дорогих вещей.
Этого он не мог представить, но подумал, что, наверное, многие рабочие не пошли бы к памятнику царя, если б этот человек
был с ними. Потом память воскресила и поставила рядом с Кутузовым молодого человека с голубыми глазами и виноватой улыбкой; патрона, который демонстративно смахивает платком табак со стола; чудовищно разжиревшего Варавку и еще множество разных людей. Кутузов не терялся в их толпе, не потерялся он и в деревне, среди сурово настроенных мужиков, которые растащили хлеб из
магазина.
В
магазинах вспыхивали огни, а на улице сгущался мутный холод, сеялась какая-то сероватая пыль, пронзая кожу лица. Неприятно
было видеть людей, которые шли встречу друг другу так, как будто ничего печального не случилось; неприятны голоса женщин и топот лошадиных копыт по торцам, — странный звук, точно десятки молотков забивали гвозди в небо и в землю, заключая и город и душу в холодную, скучную темноту.
Когда он, купив гроб, платил деньги розовощекому, бритому купцу, который
был более похож на чиновника, успешно проходящего службу и довольного собою, — в
магазин, задыхаясь, вбежал юноша с черной повязкой на щеке и, взмахнув соломенной шляпой, объявил...
Драка пред
магазином продолжалась не более двух-трех минут, демонстрантов оттеснили, улица быстро пустела; у фонаря, обняв его одной рукой, стоял ассенизатор Лялечкин, черпал котелком воздух на лицо свое; на лице его
были видны только зубы; среди улицы столбом стоял слепец Ермолаев, разводя дрожащими руками, гладил бока свои, грудь, живот и тряс бородой; напротив, у ворот дома, лежал гимназист, против
магазина, головою на панель, растянулся человек в розовой рубахе.
За
магазином, в небольшой комнатке горели две лампы, наполняя ее розоватым сумраком; толстый ковер лежал на полу, стены тоже
были завешаны коврами, высоко на стене — портрет в черной раме, украшенный серебряными листьями; в углу помещался широкий, изогнутый полукругом диван, пред ним на столе кипел самовар красной меди, мягко блестело стекло, фарфор. Казалось, что
магазин, грубо сверкающий серебром и золотом, — далеко отсюда.
Весь в новеньком, он
был похож на приказчика из
магазина готового платья. Потолстел, сытое лицо его лоснилось, маленький носик расплылся по румяным щекам, ноздри стали шире.
Магазин Марины
был наполнен блеском еще более ослепительным, как будто всю церковную утварь усердно вычистили мелом. Особенно резал глаза Христос, щедро и весело освещенный солнцем, позолоченный, кокетливо распятый на кресте черного мрамора. Марина продавала старику в полушубке золотые нательные крестики, он задумчиво пересыпал их из горсти в горсть, а она говорила ему ласково и внушительно...
Комната за
магазином показалась Климу давно и до мельчайших подробностей знакомой. Это
было так странно, что потребовало объяснения, однако Самгин не нашел его.
Лепообразный отрок плотно прикрыл дверь из
магазина, — это придало комнате еще более неприятную затаенность. Теплый, духовитый сумрак тоже
был неприятен.
Она сказала, что через полчаса
будет в
магазине, и ушла. Самгину показалось, что говорила она с ним суховато, да и глаза ее смотрели жестко.
Руку Самгина он стиснул так крепко, что Клим от боли даже топнул ногой. Марина увезла его к себе в
магазин, — там, как всегда, кипел самовар и, как всегда,
было уютно, точно в постели, перед крепким, но легким сном.
В помещение под вывеской «
Магазин мод» входят, осторожно и молча, разнообразно одетые, но одинаково смирные люди, снимают верхнюю одежду, складывая ее на прилавки, засовывая на пустые полки; затем они, «гуськом» идя друг за другом, спускаются по четырем ступенькам в большую, узкую и длинную комнату, с двумя окнами в ее задней стене, с голыми стенами, с печью и плитой в углу, у входа: очевидно — это
была мастерская.
— Пермякова и Марковича я знал по
магазинам, когда еще служил у Марины Петровны; гимназистки Китаева и Воронова учили меня, одна — алгебре, другая — истории: они вошли в кружок одновременно со мной, они и меня пригласили, потому что боялись. Они
были там два раза и не раздевались, Китаева даже ударила Марковича по лицу и ногой в грудь, когда он стоял на коленях перед нею.
Шел он торговыми улицами, как бы по дну глубокой канавы, два ряда тяжелых зданий двигались встречу ему, открытые двери
магазинов дышали запахами кожи, масла, табака, мяса, пряностей, всего
было много, и все
было раздражающе однообразно.
Домой пошли пешком. Великолепный город празднично шумел, сверкал огнями,
магазины хвастались обилием красивых вещей, бульвары наполнял веселый говор, смех, с каштанов падали лапчатые листья, но ветер
был почти неощутим и листья срывались как бы веселой силой говора, смеха, музыки.
Преступление открыто при таких обстоятельствах: обычно по воскресеньям М. П. Зотова закрывала свой
магазин церковной утвари в два часа дня, но вчера торговцы Большой Торговой улицы
были крайне удивлены тем, что в обычное время
магазин не закрыт, хотя ни покупателей, ни хозяйки не замечалось в нем.
— Нет, — сказал Самгин. — Дома у нее
был я раза два, три… По делам встречались в
магазине.
Город
был пышно осыпан снегом, и освещаемый полной луною снег казался приятно зеленоватым. Скрипели железные лопаты дворников, шуршали метлы, а сани извозчиков скользили по мягкому снегу почти бесшумно. Обильные огни витрин и окон
магазинов, легкий, бодрящий морозец и все вокруг делало жизнь вечера чистенькой, ласково сверкающей, внушало какое-то снисходительное настроение.
Вещей
было много, точно в
магазине.
Привычная упрощенность отношения Самгина к женщинам вызвала такую сцену: он вернулся с Тосей из
магазина, где покупали посуду; день
был жаркий, полулежа на диване, Тося, закрыв глаза, расстегнула верхние пуговицы блузки. Клим Иванович подсел к ней и пустил руку свою под блузку. Тося спросила...
Свою биографию Елена рассказала очень кратко и прерывая рассказ длинными паузами: бабушка ее Ивонна Данжеро
была акробаткой в цирке, сломала ногу, а потом сошлась с тамбовским помещиком, родила дочь, помещик помер, бабушка открыла
магазин мод в Тамбове.
Пред ним, одна за другой, мелькали, точно падая куда-то, полузабытые картины: полиция загоняет московских студентов в манеж, мужики и бабы срывают замок с двери хлебного «
магазина», вот поднимают колокол на колокольню; криками ура встречают голубовато-серого царя тысячи обывателей Москвы, так же встречают его в Нижнем Новгороде, тысяча людей всех сословий стоит на коленях пред Зимним дворцом,
поет «Боже, царя храни», кричит ура.