Тяжелый нос бабушки обиженно краснел, и она уплывала медленно, как облако на
закате солнца. Всегда в руке ее французская книжка с зеленой шелковой закладкой, на закладке вышиты черные слова...
Блестела золотая парча, как ржаное поле в июльский вечер на
закате солнца; полосы глазета напоминали о голубоватом снеге лунных ночей зимы, разноцветные материи — осеннюю расцветку лесов; поэтические сравнения эти явились у Клима после того, как он побывал в отделе живописи, где «объясняющий господин», лобастый, длинноволосый и тощий, с развинченным телом, восторженно рассказывая публике о пейзаже Нестерова, Левитана, назвал Русь парчовой, ситцевой и наконец — «чудесно вышитой по бархату земному шелками разноцветными рукою величайшего из художников — божьей рукой».
— Вот с этакими-то глупейшими, чисто физическими немощами, зависящими от какого-нибудь
заката солнца, и удержись сделать глупость. Не то что к Соне, а к Дуне пойдешь! — пробормотал он ненавистно.
Неточные совпадения
Всё, что он видел в окно кареты, всё в этом холодном чистом воздухе, на этом бледном свете
заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие в лучах спускавшегося
солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
Проходя чрез мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на яркий
закат яркого, красного
солнца. Несмотря на слабость свою, он даже не ощущал в себе усталости. Точно нарыв на сердце его, нарывавший весь месяц, вдруг прорвался. Свобода, свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, обаяния, от наваждения!
И вот раз закатывается
солнце, и этот ребенок на паперти собора, вся облитая последними лучами, стоит и смотрит на
закат с тихим задумчивым созерцанием в детской душе, удивленной душе, как будто перед какой-то загадкой, потому что и то, и другое, ведь как загадка —
солнце, как мысль Божия, а собор, как мысль человеческая… не правда ли?
— Вы все говорите «тайну»; что такое «восполнивши тайну свою»? — спросил я и оглянулся на дверь. Я рад был, что мы одни и что кругом стояла невозмутимая тишина.
Солнце ярко светило в окно перед
закатом. Он говорил несколько высокопарно и неточно, но очень искренно и с каким-то сильным возбуждением, точно и в самом деле был так рад моему приходу. Но я заметил в нем несомненно лихорадочное состояние, и даже сильное. Я тоже был больной, тоже в лихорадке, с той минуты, как вошел к нему.
Мы уехали. Дорогой я видел, как сквозь багровое зарево
заката бледно мерцали уже звезды, готовясь вдруг вспыхнуть, лишь только исчезнет
солнце.