Неточные совпадения
Неисчислимо количество страданий, испытанных борцами
за свободу творчества культуры. Но аресты, тюрьмы, ссылки в Сибирь сотен молодежи все более разжигали
и обостряли ее борьбу
против огромного, бездушного механизма власти.
И, как только она скрылась, Клим почувствовал себя хорошо вооруженным
против Бориса, способным щедро заплатить ему
за все его насмешки; чувствовать это было радостно.
Студент университета, в длинном, точно кафтан, сюртуке, сероглазый, с мужицкой, окладистой бородою, стоял среди комнаты
против щеголевато одетого в черное стройного человека с бледным лицом; держась
за спинку стула
и раскачивая его, человек этот говорил с подчеркнутой любезностью,
за которой Клим тотчас услышал иронию...
Вечером, войдя в комнату брата, Самгин застал там Кутузова
и Туробоева, они сидели
за столом друг
против друга в позах игроков в шашки,
и Туробоев, закуривая папиросу, говорил...
Клим сел
против него на широкие нары, грубо сбитые из четырех досок; в углу нар лежала груда рухляди, чья-то постель. Большой стол пред нарами испускал одуряющий запах протухшего жира.
За деревянной переборкой, некрашеной
и щелявой, светился огонь, там кто-то покашливал, шуршал бумагой. Усатая женщина зажгла жестяную лампу, поставила ее на стол
и, посмотрев на Клима, сказала дьякону...
— При чем здесь —
за что? — спросил Лютов, резко откинувшись на спинку дивана,
и взглянул в лицо Самгина обжигающим взглядом. —
За что — это от ума. Ум —
против любви…
против всякой любви! Когда его преодолеет любовь, он — извиняется: люблю
за красоту,
за милые глаза, глупую —
за глупость. Глупость можно окрестить другим именем… Глупость — многоименна…
Ему хотелось уйти, но он подумал, что Иноков поймет это как протест
против него,
и ему хотелось узнать,
за что этот дикарь бил регента.
Он пошел к Варваре, надеясь услышать от нее что-нибудь о Лидии,
и почувствовал себя оскорбленным, войдя в столовую, увидав там
за столом Лидию,
против ее — Диомидова, а на диване Варвару.
За другим столом лениво кушала женщина с раскаленным лицом
и зелеными камнями в ушах,
против нее сидел человек, похожий на министра Витте,
и старательно расковыривал ножом череп поросенка.
«Это ее назвал Усов бестолковой. Если она служит жандармам, то, наверное, из страха, запуганная каким-нибудь полковником Васильевым. Не из-за денег же?
И не из мести людям, которые командуют ею. Я допускаю озлобление
против Усовых, Властовых, Поярковых; она — не злая. Но ведь ничего еще не доказано
против нее, — напомнил он себе, ударив кулаком по дивану. — Не доказано!»
За ним пошли шестеро, Самгин — седьмой. Он видел, что всюду по реке бежали в сторону города одинокие фигурки
и они удивительно ничтожны на широком полотнище реки,
против тяжелых дворцов, на крыши которых опиралось тоже тяжелое, серокаменное небо.
Но люди, стоявшие прямо
против фронта, все-таки испугались, вся масса их опрокинулась глубоко назад, между ею
и солдатами тотчас образовалось пространство шагов пять, гвардии унтер-офицер нерешительно поднял руку к шапке
и грузно повалился под ноги солдатам, рядом с ним упало еще трое, из толпы тоже, один
за другим, вываливались люди.
Самгин попросил чаю
и, закрыв дверь кабинета, прислушался, —
за окном топали
и шаркали шаги людей. Этот непрерывный шум создавал впечатление работы какой-то машины, она выравнивала мостовую, постукивала в стены дома, как будто расширяя улицу. Фонарь
против дома был разбит, не горел, — казалось, что дом отодвинулся с того места, где стоял.
Раньше чем Самгин успевал объединить
и осмыслить эти два факта, он уже слышал: «Петербургским Советом рабочих депутатов борьба
за восьмичасовой день прекращена, объявлена забастовка протеста
против казни кронштадтских матросов, восстал Черноморский флот».
Жандарм тяжело поднял руку, отдавая честь,
и пошел прочь, покачиваясь, обер тоже отправился
за ним, а поручик, схватив Самгина
за руку, втащил его в купе, толкнул на диван
и, закрыв дверь, похохатывая, сел
против Клима — колено в колено.
«Мы — искренние демократы, это доказано нашей долголетней, неутомимой борьбой
против абсолютизма, доказано культурной работой нашей. Мы —
против замаскированной проповеди анархии,
против безумия «прыжков из царства необходимости в царство свободы», мы —
за культурную эволюцию!
И как можно, не впадая в непримиримое противоречие, отрицать свободу воли
и в то же время учить темных людей — прыгайте!»
Он сел пить кофе
против зеркала
и в непонятной глубине его видел свое очень истощенное, бледное лицо, а
за плечом своим — большую, широколобую голову, в светлых клочьях волос, похожих на хлопья кудели; голова низко наклонилась над столом, пухлая красная рука работала вилкой в тарелке, таская в рот куски жареного мяса. Очень противная рука.
Подавая ей портсигар, Самгин заметил, что рука его дрожит. В нем разрасталось негодование
против этой непонятно маскированной женщины. Сейчас он скажет ей кое-что по поводу идиотских «Размышлений»
и этой операции с документами. Но Марина опередила его намерение. Закурив, выдувая в потолок струю дыма
и следя
за ним, она заговорила вполголоса, медленно...
— Нет, — сказал Самгин, понимая, что говорит неправду, — мысли у него были обиженные
и бежали прочь от ее слов, но он чувствовал, что раздражение
против нее исчезает
и возражать
против ее слов — не хочется, вероятно, потому, что слушать ее — интересней, чем спорить с нею. Он вспомнил, что Варвара, а
за нею Макаров говорили нечто сродное с мыслями Зотовой о «временно обязанных революционерах». Вот это было неприятно, это как бы понижало значение речей Марины.
Он схватил Самгина
за руку, быстро свел его с лестницы, почти бегом протащил
за собою десятка три шагов
и, посадив на ворох валежника в саду, встал
против, махая в лицо его черной полою поддевки, открывая мокрую рубаху, голые свои ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные глаза, — казалось, что
и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось
и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
Ленин
и говорит рабочим через свиные башки либералов, меньшевиков
и прочих: вооружайтесь, организуйтесь для боя
за вашу власть
против царя, губернаторов, фабрикантов, ведите
за собой крестьянскую бедноту, иначе вас уничтожат.
— Хвастал мудростью отца, который писал
против общины,
за фермерское — хуторское — хозяйство,
и называл его поклонником Иммануила Канта, а папаша-то Огюсту Конту поклонялся
и даже сочиненьишко написал о естественно-научных законах в области социальной. Я, знаете, генеалогией дворянских фамилий занимался, меня интересовала роль иностранцев в строительстве российской империи…
И — вслед
за этим Самгин должен был признать, что Безбедов вообще не способен выдумать ничего. Вспыхнуло негодование
против Марины.
К Дронову он пошел нарочно пораньше, надеясь застать Таисью одну, но там уже сидели
за столом Хотяинцев
и Говорков один
против другого
и наполняли комнату рычанием
и визгом.
Около полудня в конце улицы раздался тревожный свисток,
и, как бы повинуясь ему, быстро проскользнул сияющий автомобиль, в нем сидел толстый человек с цилиндром на голове,
против него — двое вызолоченных военных, третий — рядом с шофером. Часть охранников изобразила прохожих, часть — зевак, которые интересовались публикой в окнах домов, а Клим Иванович Самгин, глядя из-за косяка окна, подумал, что толстому господину Пуанкаре следовало бы приехать на год раньше — на юбилей Романовых.
За длинным столом,
против Самгина, благодушно глядя на него, сидел Ногайцев, лаская пальцами свою бороду, рядом с ним положил на стол толстые локти
и приподнял толстые плечи краснощекий человек с волосами дьякона
и с нагловатым взглядом, — Самгину показалось, что он знает эти маленькие зрачки хорька
и грязноватые белки в красных жилках.
— Здоровенная будет у нас революция, Клим Иванович. Вот — начались рабочие стачки
против войны — знаешь? Кушать трудно стало, весь хлеб армии скормили. Ох, все это кончится тем, что устроят европейцы мир промежду себя
за наш счет, разрежут Русь на кусочки
и начнут глодать с ее костей мясо.
— Кричать, разумеется, следует, — вяло
и скучно сказал он. — Начали с ура, теперь вот караул приходится кричать. А покуда мы кричим, немцы схватят нас
за шиворот
и поведут
против союзников наших. Или союзники помирятся с немцами
за наш счет, скажут: «Возьмите Польшу, Украину,
и — ну вас к черту, в болото! А нас оставьте в покое».