Неточные совпадения
Из полукруглого
окна были видны вершины деревьев сада, украшенные инеем или снегом, похожим на куски ваты;
за деревьями возвышалась серая пожарная каланча, на ней медленно и скучно кружился человек
в сером тулупе,
за каланчою — пустота
небес.
За окном медленно плыл черный поток леса,
в небе полыхали зарницы.
Из
окна своей комнаты Клим видел
за крышами угрожающе поднятые
в небо пальцы фабричных труб; они напоминали ему исторические предвидения и пророчества Кутузова, напоминали остролицего рабочего, который по праздникам таинственно, с черной лестницы, приходил к брату Дмитрию, и тоже таинственную барышню, с лицом татарки, изредка посещавшую брата.
Клим посмотрел
в окно. С
неба отклеивались серенькие клочья облаков и падали
за крыши,
за деревья.
Подойдя к столу, он выпил рюмку портвейна и, спрятав руки
за спину, посмотрел
в окно, на
небо, на белую звезду, уже едва заметную
в голубом, на огонь фонаря у ворот дома.
В памяти неотвязно звучало...
Ехали долго, по темным улицам, где ветер был сильнее и мешал говорить, врываясь
в рот. Черные трубы фабрик упирались
в небо, оно имело вид застывшей тучи грязно-рыжего дыма, а дым этот рождался
за дверями и
окнами трактиров, наполненных желтым огнем.
В холодной темноте двигались человекоподобные фигуры, покрикивали пьяные, визгливо пела женщина, и чем дальше, тем более мрачными казались улицы.
На другой день он проснулся рано и долго лежал
в постели, куря папиросы, мечтая о поездке
за границу. Боль уже не так сильна, может быть, потому, что привычна, а тишина
в кухне и на улице непривычна, беспокоит. Но скоро ее начали раскачивать толчки с улицы
в розовые стекла
окон, и
за каждым толчком следовал глухой, мощный гул, не похожий на гром. Можно было подумать, что на
небо, вместо облаков, туго натянули кожу и по коже бьют, как
в барабан, огромнейшим кулаком.
Самгин подумал, что он уже не первый раз видит таких людей, они так же обычны
в вагоне, как неизбежно
за окном вагона мелькание телеграфных столбов,
небо, разлинованное проволокой, кружение земли, окутанной снегом, и на снегу, точно бородавки, избы деревень. Все было знакомо, все обыкновенно, и, как всегда, люди много курили, что-то жевали.
Летний дождь шумно плескал
в стекла
окон, трещал и бухал гром, сверкали молнии, освещая стеклянную пыль дождя;
в пыли подпрыгивала черная крыша с двумя гончарными трубами, — трубы были похожи на воздетые к
небу руки без кистей. Неприятно теплая духота наполняла зал,
за спиною Самгина у кого-то урчало
в животе, сосед с левой руки после каждого удара грома крестился и шептал Самгину, задевая его локтем...
Помолчали. Розовато-пыльное
небо за окном поблекло, серенькие облака явились
в небе. Прерывисто и тонко пищал самовар.
Неточные совпадения
— Не знаю, бабушка, да и не желаю знать! — отвечал он, приглядываясь из
окна к знакомой ему дали, к синему
небу, к меловым горам
за Волгой. — Представь, Марфенька: я еще помню стихи Дмитриева, что
в детстве учил:
В окне приказчика потушили огонь, на востоке, из-за сарая, зажглось зарево поднимающегося месяца, зарницы всё светлее и светлее стали озарять заросший цветущий сад и разваливающийся дом, послышался дальний гром, и треть
неба задвинулась черною тучею.
С ним хорошо было молчать — сидеть у
окна, тесно прижавшись к нему, и молчать целый час, глядя, как
в красном вечернем
небе вокруг золотых луковиц Успенского храма вьются-мечутся черные галки, взмывают высоко вверх, падают вниз и, вдруг покрыв угасающее
небо черною сетью, исчезают куда-то, оставив
за собою пустоту.
Потом, как-то не памятно, я очутился
в Сормове,
в доме, где всё было новое, стены без обоев, с пенькой
в пазах между бревнами и со множеством тараканов
в пеньке. Мать и вотчим жили
в двух комнатах на улицу
окнами, а я с бабушкой —
в кухне, с одним
окном на крышу. Из-за крыш черными кукишами торчали
в небо трубы завода и густо, кудряво дымили, зимний ветер раздувал дым по всему селу, всегда у нас,
в холодных комнатах, стоял жирный запах гари. Рано утром волком выл гудок:
Взяла меня
за руку и повела во тьме, как слепого. Ночь была черная, сырая, непрерывно дул ветер, точно река быстро текла, холодный песок хватал
за ноги. Бабушка осторожно подходила к темным
окнам мещанских домишек, перекрестясь трижды, оставляла на подоконниках по пятаку и по три кренделя, снова крестилась, глядя
в небо без звезд, и шептала: