Неточные совпадения
— Бориса исключили
из военной школы за то, что он отказался выдать товарищей, сделавших какую-то шалость. Нет, не за то, — торопливо поправила она, оглядываясь. — За это его посадили
в карцер, а один учитель все-таки сказал, что Боря ябедник и донес; тогда, когда его выпустили
из карцера, мальчики
ночью высекли его, а он, на уроке, воткнул учителю циркуль
в живот, и его исключили.
Как-то весенней
ночью, выйдя
из флигеля, гуляя с Климом
в саду, она сказала...
Девушка встретила его с радостью. Так же неумело и суетливо она бегала
из угла
в угол, рассказывая жалобно, что
ночью не могла уснуть; приходила полиция, кого-то арестовали, кричала пьяная женщина,
в коридоре топали, бегали.
«
В сущности, все эти умники — люди скучные. И — фальшивые, — заставлял себя думать Самгин, чувствуя, что им снова овладевает настроение пережитой
ночи. —
В душе каждого
из них, под словами, наверное, лежит что-нибудь простенькое. Различие между ними и мной только
в том, что они умеют казаться верующими или неверующими, а у меня еще нет ни твердой веры, ни устойчивого неверия».
— Расстригут меня — пойду работать на завод стекла, займусь изобретением стеклянного инструмента. Семь лет недоумеваю: почему стекло не употребляется
в музыке? Прислушивались вы зимой,
в метельные
ночи, когда не спится, как стекла
в окнах поют? Я, может быть, тысячу
ночей слушал это пение и дошел до мысли, что именно стекло, а не медь, не дерево должно дать нам совершенную музыку. Все музыкальные инструменты надобно
из стекла делать, тогда и получим рай звуков. Обязательно займусь этим.
Лидия заставила ждать ее долго, почти до рассвета. Вначале
ночь была светлая, но душная,
в раскрытые окна
из сада вливались потоки влажных запахов земли, трав, цветов. Потом луна исчезла, но воздух стал еще более влажен, окрасился
в темно-синюю муть. Клим Самгин, полуодетый, сидел у окна, прислушиваясь к тишине, вздрагивая от непонятных звуков
ночи. Несколько раз он с надеждой говорил себе...
Блестела золотая парча, как ржаное поле
в июльский вечер на закате солнца; полосы глазета напоминали о голубоватом снеге лунных
ночей зимы, разноцветные материи — осеннюю расцветку лесов; поэтические сравнения эти явились у Клима после того, как он побывал
в отделе живописи, где «объясняющий господин», лобастый, длинноволосый и тощий, с развинченным телом, восторженно рассказывая публике о пейзаже Нестерова, Левитана, назвал Русь парчовой, ситцевой и наконец — «чудесно вышитой по бархату земному шелками разноцветными рукою величайшего
из художников — божьей рукой».
Часы осенних вечеров и
ночей наедине с самим собою,
в безмолвной беседе с бумагой, которая покорно принимала на себя все и всякие слова, эти часы очень поднимали Самгина
в его глазах. Он уже начинал думать, что
из всех людей, знакомых ему, самую удобную и умную позицию
в жизни избрал смешной, рыжий Томилин.
— Я тоже не могла уснуть, — начала она рассказывать. — Я никогда не слышала такой мертвой тишины.
Ночью по саду ходила женщина
из флигеля, вся
в белом, заломив руки за голову. Потом вышла
в сад Вера Петровна, тоже
в белом, и они долго стояли на одном месте… как Парки.
Из этой щели, все более узкой и мрачной,
в небо, стиснутое вершинами гор, вздымалась
ночь.
Затем, при помощи прочитанной еще
в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн
в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной
ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь
из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
Уже светало; перламутровое, очень высокое небо украшали розоватые облака. Войдя
в столовую, Самгин увидал на белой подушке освещенное огнем лампы нечеловечье, точно
из камня грубо вырезанное лицо с узкой щелочкой глаза, оно было еще страшнее, чем
ночью.
Какая-то сила вытолкнула
из домов на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По
ночам пред ним опять вставала картина белой земли
в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
— Перебьют наших
из пушек-то. Они спорят: уходить или драться, всю
ночь спорили. Товарищ Яков за то, чтоб уходить
в другое место, где наших больше… Вы скажите, чтоб уходили. Калитину скажите, Мокееву и… всем!
Ночь была прозрачно светлая, — очень высоко, почти
в зените бедного звездами неба, холодно и ярко блестела необыкновенно маленькая луна, и все вокруг было невиданно: плотная стена деревьев, вылепленных
из снега, толпа мелких, черных людей у паровоза, люди покрупнее тяжело прыгали
из вагона
в снег, а вдали — мохнатые огоньки станции, похожие на золотых пауков.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной
ночью, кто-то забрался
из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова
в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору
в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину пить кофе и, желтый от злобы, заявил...
Среди
ночи он проснулся, пошел
в уборную, но, когда вышел
из купе
в коридор, кто-то сильно толкнул его
в грудь и тихо сказал...
В окна заглянуло солнце, ржавый сумрак музея посветлел, многочисленные гребни штыков заблестели еще холоднее, и особенно ледянисто осветилась железная скорлупа рыцарей. Самгин попытался вспомнить стихи
из былины о том, «как перевелись богатыри на Руси», но ‹вспомнил› внезапно кошмар, пережитый им
в ночь, когда он видел себя расколотым на десятки, на толпу Самгиных. Очень неприятное воспоминание…
На другой день, утром, он и Тагильский подъехали к воротам тюрьмы на окраине города. Сеялся холодный дождь, мелкий, точно пыль, истреблял выпавший
ночью снег, обнажал земную грязь. Тюрьма — угрюмый квадрат высоких толстых стен
из кирпича, внутри стен врос
в землю давно не беленный корпус, весь
в пятнах, точно пролежни, по углам корпуса — четыре башни,
в средине его на крыше торчит крест тюремной церкви.
Там, среди других, была Анюта, светловолосая, мягкая и теплая, точно парное молоко. Серенькие ее глаза улыбались детски ласково и робко, и эта улыбка странно не совпадала с ее профессиональной опытностью. Очень забавная девица.
В одну
из ночей она, лежа с ним
в постели, попросила...
Клим Иванович плохо спал
ночь, поезд
из Петрограда шел медленно, с препятствиями, долго стоял на станциях, почти на каждой толпились солдаты, бабы, мохнатые старики, отвратительно визжали гармошки, завывали песни, — звучал дробный стук пляски, и
в окна купе заглядывали бородатые рожи запасных солдат.