Неточные совпадения
Потом он шагал
в комнату, и за его широкой, сутулой спиной всегда оказывалась докторша, худенькая, желтолицая, с огромными глазами. Молча поцеловав Веру Петровну, она кланялась всем людям
в комнате, точно иконам
в церкви, садилась подальше от них и сидела, как на приеме у дантиста, прикрывая
рот платком. Смотрела она
в тот угол, где потемнее, и как будто ждала, что вот сейчас
из темноты кто-то позовет ее...
Когда Клим вышел
в столовую, он увидал мать, она безуспешно пыталась открыть окно, а среди комнаты стоял бедно одетый человек,
в грязных и длинных, до колен, сапогах, стоял он закинув голову, открыв
рот, и сыпал на язык, высунутый, выгнутый лодочкой, белый порошок
из бумажки.
Он, мать и Варавка сгрудились
в дверях, как бы не решаясь войти
в комнату; Макаров подошел, выдернул папиросу
из мундштука Лютова, сунул ее
в угол своего
рта и весело заговорил...
В стороне, туго натянутый, стоял Туробоев, упорно глядя
в шишковатый, выпуклый затылок Лютова, и, медленно передвигая папиросу
из угла
в угол
рта, как бы беззвучно шептал что-то.
Кричали ура четверым монголам, одетым
в парчу, идольски неподвижным; сидя
в ландо, они косенькими глазками смотрели друг на друга; один
из них, с вывороченными ноздрями, с незакрытым
ртом, белозубый, улыбался мертвой улыбкой, желтое лицо его казалось медным.
Плывущей своей походкой этот важный человек переходил
из одного здания
в другое, каменное лицо его было неподвижно, только чуть-чуть вздрагивали широкие ноздри монгольского носа и сокращалась брезгливая губа, но ее движение было заметно лишь потому, что щетинились серые волосы
в углах
рта.
Самгин свернул
в переулок, скупо освещенный двумя фонарями; ветер толкал
в спину, от пыли во
рту и горле было сухо, он решил зайти
в ресторан, выпить пива, посидеть среди простых людей. Вдруг,
из какой-то дыры
в заборе, шагнула на панель маленькая женщина
в темном платочке и тихонько попросила...
Его лицо, надутое, как воздушный пузырь, казалось освещенным изнутри красным огнем, а уши были лиловые, точно у пьяницы; глаза, узенькие, как два тире, изучали Варвару. С нелепой быстротой он бросал
в рот себе бисквиты, сверкал чиненными золотом зубами и пил содовую воду, подливая
в нее херес. Мать, похожая на чопорную гувернантку
из англичанок, занимала Варвару, рассказывая...
Черными пальцами он взял
из портсигара две папиросы, одну сунул
в рот, другую — за ухо, но рядом с ним встал тенористый запевала и оттолкнул его движением плеча.
— Папиросу выклянчил? — спросил он и, ловко вытащив папиросу из-за уха парня, сунул ее под свои рыжие усы
в угол
рта; поддернул штаны, сшитые
из мешка, уперся ладонями
в бедра и, стоя фертом, стал рассматривать Самгина, неестественно выкатив белесые, насмешливые глаза. Лицо у него было грубое, солдатское, ворот рубахи надорван, и, распахнувшись, она обнажала его грудь, такую же полосатую от пыли и пота, как лицо его.
От волнения он удваивал начальные слога некоторых слов. Кутузов смотрел на него улыбаясь и вежливо пускал дым
из угла
рта в сторону патрона, патрон отмахивался ладонью; лицо у него было безнадежное, он гладил подбородок карандашом и смотрел на синий череп, качавшийся пред ним. Поярков неистово кричал...
Самгин ожег себе
рот и взглянул на Алину неодобрительно, но она уже смешивала другие водки. Лютов все исхищрялся
в остроумии, мешая Климу и есть и слушать. Но и трудно было понять, о чем кричат люди, пьяненькие от вина и радости;
из хаотической схватки голосов, смеха, звона посуды, стука вилок и ножей выделялись только междометия, обрывки фраз и упрямая попытка тенора продекламировать Беранже.
В соседнем отделении голоса звучали все громче, торопливее, точно желая попасть
в ритм лязгу и грохоту поезда. Самгина заинтересовал остроносый: желтоватое лицо покрыто мелкими морщинами, точно сеткой тонких ниток, — очень подвижное лицо, то — желчное и насмешливое, то — угрюмое.
Рот — кривой, сухие губы приоткрыты справа, точно
в них торчит невидимая папироса.
Из костлявых глазниц, из-под темных бровей нелюдимо поблескивают синеватые глаза.
Начали спорить по поводу письма, дым папирос и слов тотчас стал гуще. На столе кипел самовар, струя серого вара вырывалась из-под его крышки горячей пылью. Чай разливала курсистка Роза Грейман, смуглая, с огромными глазами
в глубоких глазницах и ярким, точно накрашенным
ртом.
— Дураков выкармливают маком. Деревенской бабе некогда возиться с ребенком, кормить его грудью и вообще. Нажует маку, сделает
из него соску, сунет ребенку
в рот, он пососет и — заснул. Да. Мак — снотворное,
из него делают опий, морфий. Наркотик.
Впереди толпы шагали, подняв
в небо счастливо сияющие лица, знакомые фигуры депутатов Думы, люди
в мундирах, расшитых золотом, красноногие генералы, длинноволосые попы, студенты
в белых кителях с золочеными пуговицами, студенты
в мундирах, нарядные женщины, подпрыгивали, точно резиновые, какие-то толстяки и, рядом с ними, бедно одетые, качались старые люди с палочками
в руках, женщины
в пестрых платочках, многие
из них крестились и большинство шагало открыв
рты, глядя куда-то через головы передних, наполняя воздух воплями и воем.
Передвинув языком папиросу
из правого угла
рта в левый, он снял телефонную трубку...
Неточные совпадения
Городничий. Чш! (Закрывает ему
рот.)Эк как каркнула ворона! (Дразнит его.)Был по приказанию! Как
из бочки, так рычит. (К Осипу.)Ну, друг, ты ступай приготовляй там, что нужно для барина. Все, что ни есть
в долге, требуй.
Очевидно, что когда эти две энергии встречаются, то
из этого всегда происходит нечто весьма любопытное. Нет бунта, но и покорности настоящей нет. Есть что-то среднее, чему мы видали примеры при крепостном праве. Бывало, попадется барыне таракан
в супе, призовет она повара и велит того таракана съесть. Возьмет повар таракана
в рот, видимым образом жует его, а глотать не глотает. Точно так же было и с глуповцами: жевали они довольно, а глотать не глотали.
Само собою разумеется, что он не говорил ни с кем
из товарищей о своей любви, не проговаривался и
в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не бывал так пьян, чтобы терять власть над собой) и затыкал
рот тем
из легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его связь.
И Левину вспомнилась недавняя сцена с Долли и ее детьми. Дети, оставшись одни, стали жарить малину на свечах и лить молоко фонтаном
в рот. Мать, застав их на деле, при Левине стала внушать им, какого труда стоит большим то, что они разрушают, и то, что труд этот делается для них, что если они будут бить чашки, то им не
из чего будет пить чай, а если будут разливать молоко, то им нечего будет есть, и они умрут с голоду.
В это время один
из молодых людей, лучший
из новых конькобежцев, с папироской во
рту,
в коньках, вышел
из кофейной и, разбежавшись, пустился на коньках вниз по ступеням, громыхая и подпрыгивая. Он влетел вниз и, не изменив даже свободного положения рук, покатился по льду.