Неточные совпадения
Когда герои были уничтожены, они — как это всегда
бывает — оказались виновными в том, что, возбудив надежды, не могли осуществить их.
Люди, которые издали благосклонно следили за неравной борьбой, были угнетены поражением более тяжко, чем друзья борцов, оставшиеся в живых. Многие немедля и благоразумно закрыли двери домов своих пред осколками группы героев, которые еще вчера вызывали восхищение, но сегодня могли только скомпрометировать.
— Да, он глуп, но — в меру возраста. Всякому возрасту соответствует определенная доза глупости и ума. То, что называется сложностью в химии, — вполне законно, а то, что принимается за сложность в характере
человека, часто
бывает только его выдумкой, его игрой. Например — женщины…
Он закрыл глаза, и, утонув в темных ямах, они сделали лицо его более жутко слепым, чем оно
бывает у слепых от рождения. На заросшем травою маленьком дворике игрушечного дома, кокетливо спрятавшего свои три окна за палисадником, Макарова встретил уродливо высокий, тощий
человек с лицом клоуна, с метлой в руках. Он бросил метлу, подбежал к носилкам, переломился над ними и смешным голосом заговорил, толкая санитаров, Клима...
— Вчера, на ярмарке, Лютов читал мужикам стихи Некрасова, он удивительно читает, не так красиво, как Алина, но — замечательно! Слушали его очень серьезно, но потом лысенький старичок спросил: «А плясать — умеешь? Я, говорит, думал, что вы комедианты из театров». Макаров сказал: «Нет, мы просто —
люди». — «Как же это так — просто? Просто
людей — не
бывает».
Он видел, что Лидия смотрит не на колокол, а на площадь, на
людей, она прикусила губу и сердито хмурится. В глазах Алины — детское любопытство. Туробоеву — скучно, он стоит, наклонив голову, тихонько сдувая пепел папиросы с рукава, а у Макарова лицо глупое, каким оно всегда
бывает, когда Макаров задумывается. Лютов вытягивает шею вбок, шея у него длинная, жилистая, кожа ее шероховата, как шагрень. Он склонил голову к плечу, чтоб направить непослушные глаза на одну точку.
— Так он,
бывало, вечерами, по праздникам, беседы вел с окрестными людями. Крепкого ума
человек! Он прямо говорил: где корень и происхождение? Это, говорит, народ, и для него, говорит, все средства…
И часто
бывало так, что взволнованный ожиданием или чем-то иным неугомонный
человек, подталкиваемый их локтями, оказывался затисканным во двор. Это случилось и с Климом. Чернобородый
человек посмотрел на него хмурым взглядом темных глаз и через минуту наступил каблуком на пальцы ноги Самгина. Дернув ногой, Клим толкнул его коленом в зад, —
человек обиделся...
«Вероятно — наступил в
человека, может быть — в Маракуева», — соображал Клим. Но вообще ему не думалось, как это
бывает всегда, если
человек слишком перегружен впечатлениями и тяжесть их подавляет мысль. К тому же он был голоден и хотел пить.
Бывали дни, когда она смотрела на всех
людей не своими глазами, мягко, участливо и с такой грустью, что Клим тревожно думал: вот сейчас она начнет каяться, нелепо расскажет о своем романе с ним и заплачет черными слезами.
«Да, здесь умеют жить», — заключил он,
побывав в двух-трех своеобразно благоустроенных домах друзей Айно, гостеприимных и прямодушных
людей, которые хорошо были знакомы с русской жизнью, русским искусством, но не обнаружили русского пристрастия к спорам о наилучшем устроении мира, а страну свою знали, точно книгу стихов любимого поэта.
И еще раз убеждался в том, как много
люди выдумывают, как они, обманывая себя и других, прикрашивают жизнь. Когда Любаша, ухитрившаяся
побывать в нескольких городах провинции, тоже начинала говорить о росте революционного настроения среди учащейся молодежи, об успехе пропаганды марксизма, попытках организации рабочих кружков, он уже знал, что все это преувеличено по крайней мере на две трети. Он был уверен, что все человеческие выдумки взвешены в нем, как пыль в луче солнца.
Берендеев
бывал редко и вел себя, точно пьяный, который не понимает, как это он попал в компанию незнакомых
людей и о чем говорят эти
люди.
Когда Самгин вышел на Красную площадь, на ней было пустынно, как
бывает всегда по праздникам. Небо осело низко над Кремлем и рассыпалось тяжелыми хлопьями снега. На золотой чалме Ивана Великого снег не держался. У музея торопливо шевырялась стая голубей свинцового цвета. Трудно было представить, что на этой площади, за час пред текущей минутой, топтались, вторгаясь в Кремль, тысячи рабочих
людей, которым, наверное, ничего не известно из истории Кремля, Москвы, России.
У Гогина, по воскресеньям,
бывали молодые адвокаты, земцы из провинции, статистики; горячились студенты и курсистки, мелькали усталые и таинственные молодые
люди. Иногда являлся Редозубов, принося с собою угрюмое озлобление и нетерпимость церковника.
Вечером он пошел к Гогиным, не нравилось ему
бывать в этом доме, где, точно на вокзале, всегда толпились разнообразные
люди. Дверь ему открыл встрепанный Алексей с карандашом за ухом и какими-то бумагами в кармане.
Варвара по вечерам редко
бывала дома, но если не уходила она — приходили к ней. Самгин не чувствовал себя дома даже в своей рабочей комнате, куда долетали голоса
людей, читавших стихи и прозу. Настоящим, теплым, своим домом он признал комнату Никоновой. Там тоже были некоторые неудобства; смущал очкастый домохозяин, он, точно поджидая Самгина, торчал на дворе и, встретив его ненавидящим взглядом красных глаз из-под очков, бормотал...
— Как же не
бывает, когда есть? Даже есть круглые, как шар, и как маленькие лошади. Это
люди все одинаковые, а рыбы разные. Как же вы говорите — не
бывает? У меня — картинки, и на них все, что есть.
— Да. Милейший
человек. Черемисов. Если вам захочется
побывать тут еще раз — спросите его.
— А — поп, на вашу меру, величина дутая? Случайный
человек. Мм… В рабочем движении случайностей как будто не должно быть… не
бывает.
— Пожалуй, я его… понимаю! Когда меня выгнали из гимназии, мне очень хотелось убить Ржигу, — помните? — инспектор. Да. И после нередко хотелось… того или другого. Я — не злой, но
бывают припадки ненависти к
людям. Мучительно это…
— У меня, знаешь, иногда ночуют, живут большевики. Н-ну, для них моего вопроса не существует.
Бывает изредка товарищ Бородин,
человек удивительный,
человек, скажу, математически упрощенный…
Слушая его анекдоты, Самгин,
бывало, чувствовал, что
человек этот гордится своими знаниями, как гордился бы ученый исследователь, но рассказывает всегда с тревогой, с явным желанием освободиться от нее, внушив ее слушателям.
Рассказывала она почти то же, что и ее племянник. Тон ее рассказов Самгин определил как тон
человека, который,
побывав в чужой стране, оценивает жизнь иностранцев тоже с высоты какой-то голубятни.
«Возможно, даже наверное, она безжалостна к
людям и хитрит. Она —
человек определенной цели. У нее есть оправдание: ее сектантство, желание создать какую-то новую церковь. Но нет ничего, что намекало бы на неискренность ее отношения ко мне. Она
бывает груба со мной на словах, но она вообще грубовата».
—
Человек несимпатичный, но — интересный, — тихо заговорил Иноков. — Глядя на него, я,
бывало, думал: откуда у него эти судороги ума? Страшно ему жить или стыдно? Теперь мне думается, что стыдился он своего богатства, бездолья, романа с этой шалой бабой. Умный он был.
Он — страстный
человек, а страсти не
бывают пошлыми, они — трагичны…
— Нет,
бывало и весело. Художник был славный человечек, теперь он уже — в знаменитых. А писатель — дрянцо, самолюбивый, завистливый. Он тоже — известность. Пишет сладенькие рассказики про скучных
людей, про
людей, которые веруют в бога. Притворяется, что и сам тоже верует.
Самгин не впервые сидел в этом храме московского кулинарного искусства, ему нравилось
бывать здесь, вслушиваться в разноголосый говор солидных
людей, ему казалось, что, хмельные от сытости, они, вероятно, здесь более откровенны, чем где-либо в другом месте.
— Приглашали. Мой муж декорации писал, у нас актеры стаями
бывали, ну и я — постоянно в театре, за кулисами. Не нравятся мне актеры, все — герои. И в трезвом виде, и пьяные. По-моему, даже дети видят себя вернее, чем
люди этого ремесла, а уж лучше детей никто не умеет мечтать о себе.
— Несколько непонятна политика нам, простецам. Как это: война расходы усиливает, а — доход сократили? И вообще, знаете, без вина — не та работа!
Бывало, чуть
люди устанут, посулишь им ведерко, они снова оживут. Ведь — победим, все убытки взыщем. Только бы скорее! Ударить разок, другой, да и потребовать: возместите протори-убытки, а то — еще раз стукнем.
Память показывала десятка два уездных городов, в которых он
бывал. Таких городов — сотни.
Людей, подобных Денисову и Фроленкову, наверное, сотни тысяч. Они же — большинство населения городов губернских.
Люди невежественные, но умные, рабочие
люди… В их руках — ремесла, мелкая торговля. Да и деревня в их руках, они снабжают ее товарами.
«Точно взятку дали. Впрочем — за что? Я иногда
бываю несправедлив к
людям».
— Но
бывает, что
человек обманывается, ошибочно считая себя лучше, ценнее других, — продолжал Самгин, уверенный, что этим
людям не много надобно для того, чтоб они приняли истину, доступную их разуму. — Немцы, к несчастию, принадлежат к
людям, которые убеждены, что именно они лучшие
люди мира, а мы, славяне, народ ничтожный и должны подчиняться им. Этот самообман сорок лет воспитывали в немцах их писатели, их царь, газеты…
Но
бывать у нее он считал полезным, потому что у нее, вечерами, собиралось все больше
людей, испуганных событиями на фронтах, тревога их росла, и постепенно к страху пред силою внешнего врага присоединялся страх пред возможностью революции.
Неточные совпадения
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной
человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу!
Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я
человек простой».
Городничий. Нет, нет; позвольте уж мне самому.
Бывали трудные случаи в жизни, сходили, еще даже и спасибо получал. Авось бог вынесет и теперь. (Обращаясь к Бобчинскому.)Вы говорите, он молодой
человек?
Тут увидел я, что между
людьми случайными и
людьми почтенными
бывает иногда неизмеримая разница, что в большом свете водятся премелкие души и что с великим просвещением можно быть великому скареду.
Г-жа Простакова. Старинные
люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили.
Бывало, добры
люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное!
Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Г-жа Простакова. Без наук
люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда,
бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?