Неточные совпадения
Самгину не верилось, что этот франтоватый парень был студентом, но он подумал, что «осведомители»
полковника Васильева, наверное, вот такие
люди без лица.
Наблюдая за его действиями, Самгин подумал, что раньше все это показалось бы ему смешным и не достойным
человека, которому, вероятно, не менее пятидесяти лет, а теперь вот, вспомнив
полковника Васильева, он невольно и сочувственно улыбнулся дяде Мише.
«Жизнь — сплошное насилие над
человеком, — подумал Самгин, глядя, как мальчишка поплевывает на ножи. — Вероятно,
полковник возобновит со мной беседу о шпионаже… Единственный
человек, которому я мог бы рассказать об этом, — Кутузов. Но он будет толкать меня в другую сторону…»
В общем это — Россия, и как-то странно допустить, что такой России необходимы жандармские
полковники, Любаша, Долганов, Маракуев,
люди, которых, кажется, не так волнует жизнь народа, как шум, поднятый марксистами, отрицающими самое понятие — народ.
— Вот болван! Ты можешь представить — он меня начал пугать, точно мне пятнадцать лет! И так это глупо было, — ах, урод! Я ему говорю: «Вот что,
полковник: деньги на «Красный Крест» я собирала, кому передавала их — не скажу и, кроме этого, мне беседовать с вами не о чем». Тогда он начал: вы
человек, я —
человек, он —
человек; мы
люди, вы
люди и какую-то чепуху про тебя…
«Это ее назвал Усов бестолковой. Если она служит жандармам, то, наверное, из страха, запуганная каким-нибудь
полковником Васильевым. Не из-за денег же? И не из мести
людям, которые командуют ею. Я допускаю озлобление против Усовых, Властовых, Поярковых; она — не злая. Но ведь ничего еще не доказано против нее, — напомнил он себе, ударив кулаком по дивану. — Не доказано!»
Но еще больше ободрило Самгина хрящеватое, темное лицо
полковника: лицо стало темнее, острые глаза отупели, под ними вздулись синеватые опухоли, по лысому черепу путешествовали две мухи,
полковник бесчувственно терпел их, кусал губы, шевелил усами. Горбился он больше, чем в Москве, плечи его стали острее, и весь он казался
человеком оброшенным, уставшим.
Потом Самгин ехал на извозчике в тюрьму; рядом с ним сидел жандарм, а на козлах, лицом к нему, другой — широконосый, с маленькими глазками и усами в стрелку. Ехали по тихим улицам, прохожие встречались редко, и Самгин подумал, что они очень неумело показывают жандармам, будто их не интересует
человек, которого везут в тюрьму. Он был засорен словами
полковника, чувствовал себя уставшим от удивления и механически думал...
До утра Клим не мог уснуть, вспоминая бредовой шепот
полковника и бутылочку красных чернил, пронзенную лучом солнца. Он не жалел
полковника, но все-таки было тяжко, тошно узнать, что этот
человек, растрепанный, как Лютов, как Гапон, — убит.
Неточные совпадения
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который
полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся
люди.
Губернатор об нем изъяснился, что он благонамеренный
человек; прокурор — что он дельный
человек; жандармский
полковник говорил, что он ученый
человек; председатель палаты — что он знающий и почтенный
человек; полицеймейстер — что он почтенный и любезный
человек; жена полицеймейстера — что он любезнейший и обходительнейший
человек.
На другой стороне, почти к боковым воротам, стоял другой
полковник, небольшой
человек, весь высохший; но малые зоркие очи глядели живо из-под густо наросших бровей, и оборачивался он скоро на все стороны, указывая бойко тонкою, сухою рукою своею, раздавая приказанья, видно было, что, несмотря на малое тело свое, знал он хорошо ратную науку.
Потом неизменно скромный и вежливый Тит Никоныч, тоже во фраке, со взглядом обожания к бабушке, с улыбкой ко всем; священник, в шелковой рясе и с вышитым широким поясом, советники палаты, гарнизонный
полковник, толстый, коротенький, с налившимся кровью лицом и глазами, так что, глядя на него, делалось «за
человека страшно»; две-три барыни из города, несколько шепчущихся в углу молодых чиновников и несколько неподросших девиц, знакомых Марфеньки, робко смотрящих, крепко жмущих друг у друга красные, вспотевшие от робости руки и беспрестанно краснеющих.
И действительно, в два часа пополудни пожаловал к нему один барон Р.,
полковник, военный, господин лет сорока, немецкого происхождения, высокий, сухой и с виду очень сильный физически
человек, тоже рыжеватый, как и Бьоринг, и немного только плешивый.