Неточные совпадения
— Благородными металлами называют те из них, которые почти или совсем не окисляются. Ты
заметь это, Клим. Благородные, духовно стойкие
люди тоже не окисляются, то есть не поддаются ударам судьбы, несчастиям и вообще…
Из флигеля выходили, один за другим, темные
люди с узлами, чемоданами в руках, писатель вел под руку дядю Якова. Клим хотел выбежать на двор, проститься, но остался у окна, вспомнив, что дядя давно уже не
замечает его среди
людей. Писатель подсадил дядю в экипаж черного извозчика, дядя крикнул...
— Ну, что же, — за порядочность
человека никогда нельзя ручаться. Мы выбираем друзей небрежнее, чем ботинки.
Заметь, что
человек без друзей — более
человек.
Среди этих домов
люди, лошади, полицейские были мельче и незначительнее, чем в провинции, были тише и покорнее. Что-то рыбье, ныряющее
заметил в них Клим, казалось, что все они судорожно искали, как бы поскорее вынырнуть из глубокого канала, полного водяной пылью и запахом гниющего дерева. Небольшими группами
люди останавливались на секунды под фонарями, показывая друг другу из-под черных шляп и зонтиков желтые пятна своих физиономий.
Самгин не
замечал в нем ничего лишнего, придуманного, ничего, что позволило бы думать: этот
человек не таков, каким он кажется.
— Ты в начале беседы очень верно
заметил, что
люди выдумывают себя. Возможно, что это так и следует, потому что этим подслащивается горькая мысль о бесцельности жизни…
Тускло поблескивая на солнце, тяжелый, медный колпак медленно всплывал на воздух, и
люди — зрители, глядя на него, выпрямлялись тоже, как бы желая оторваться от земли. Это
заметила Лидия.
Темные глаза ее скользили по лицам
людей, останавливаясь то на одном, то на другом, но всегда ненадолго и так, как будто она только сейчас
заметила эти лица.
Еще две-три встречи с дьяконом, и Клим поставил его в ряд с проповедником о трех пальцах, с
человеком, которому нравится, когда «режут правду», с хромым ловцом сома, с дворником, который нарочно
сметал пыль и сор улицы под ноги арестантов, и озорниковатым старичком-каменщиком.
И, если б при этом она не улыбалась странной своей улыбкой, можно было бы не
заметить, что у нее, как у всех
людей, тоже есть лицо.
Представилось, что, если эта масса внезапно хлынет в город, — улицы не смогут вместить напора темных потоков
людей,
люди опрокинут дома, растопчут их руины в пыль,
сметут весь город, как щетка
сметает сор.
— Передавили друг друга. Страшная штука. Вы — видели? Черт… Расползаются с поля
люди и оставляют за собой трупы.
Заметили вы: пожарные едут с колоколами, едут и — звонят! Я говорю: «Подвязать надо, нехорошо!» Отвечает: «Нельзя». Идиоты с колокольчиками… Вообще, я скажу…
Испугав хоть и плохонького, но все-таки
человека, Самгин почувствовал себя сильным. Он сел рядом с Лидией и
смело заговорил...
Он, так
смело разрушивший чаяния
людей, которые хотят ограничить его власть, может быть, обладает характером более решительным, чем характер его деда.
— То ли еще будет!
Заметьте: она — не актриса, не играет
людей, а людями играет.
— Для знакомой собаки. У меня, батенька, «влеченье, род недуга» к бездомным собакам. Такой умный, сердечный зверь и — не оценен!
Заметьте, Самгин, никто не умеет любить
человека так, как любят собаки.
Все, что Дронов рассказывал о жизни города, отзывалось непрерывно кипевшей злостью и сожалением, что из этой злости нельзя извлечь пользу, невозможно превратить ее в газетные строки. Злая пыль повестей хроникера и отталкивала Самгина, рисуя жизнь медленным потоком скучной пошлости, и привлекала, позволяя ему видеть себя не похожим на
людей, создающих эту пошлость. Но все же он раза два
заметил Дронову...
Самгин утверждался в своем взгляде:
человек есть система фраз; иногда он
замечал, что этот взгляд освещает не всего
человека, но ведь «нет правила без исключений».
Клим, давно
заметив эту его привычку, на сей раз почувствовал, что Дронов не находит для историка темных красок да и говорит о нем равнодушно, без оживления, характерного во всех тех случаях, когда он мог обильно напудрить
человека пылью своей злости.
— Ну, так что? — спросил Иноков, не поднимая головы. — Достоевский тоже включен в прогресс и в действительность. Мерзостная штука действительность, — вздохнул он, пытаясь загнуть ногу к животу, и, наконец, сломал ее. — Отскакивают от нее
люди — вы
замечаете это? Отлетают в сторону.
Самгин пробовал убедить себя, что в отношении
людей к нему как герою есть что-то глупенькое, смешное, но не мог не чувствовать, что отношение это приятно ему. Через несколько дней он
заметил, что на улицах и в городском саду незнакомые гимназистки награждают его ласковыми улыбками, а какие-то
люди смотрят на него слишком внимательно. Он иронически соображал...
Он ожидал увидеть глаза черные, строгие или по крайней мере угрюмые, а при таких почти бесцветных глазах борода ротмистра казалась крашеной и как будто увеличивала благодушие его, опрощала все окружающее. За спиною ротмистра, выше головы его, на черном треугольнике — бородатое, широкое лицо Александра Третьего, над узенькой, оклеенной обоями дверью — большая фотография лысого, усатого
человека в орденах, на столе, прижимая бумаги Клима, — толстая книга Сенкевича «Огнем и
мечом».
Во всех этих
людях, несмотря на их внешнее различие, Самгин почувствовал нечто единое и раздражающее. Раздражали они грубоватостью и дерзостью вопросов, малограмотностью, одобрительными усмешечками в ответ на речи Маракуева. В каждом из них Самгин
замечал нечто анекдотическое, и, наконец, они вызывали впечатление
людей, уже оторванных от нормальной жизни, равнодушно отказавшихся от всего, во что должны бы веровать, во что веруют миллионы таких, как они.
Гнев и печаль, вера и гордость посменно звучат в его словах, знакомых Климу с детства, а преобладает в них чувство любви к
людям; в искренности этого чувства Клим не
смел, не мог сомневаться, когда видел это удивительно живое лицо, освещаемое изнутри огнем веры.
— Это — плохой
человек, — решительно
заметила Айно.
Никакой особенной черты в этом лице типично военного
человека Самгин не
заметил, и это очень успокоило его.
По улице Самгин шел согнув шею, оглядываясь, как
человек, которого ударили по голове и он ждет еще удара. Было жарко, горячий ветер плутал по городу, играя пылью, это напомнило Самгину дворника, который нарочно
сметал пыль под ноги партии арестантов. Прозвучало в памяти восклицание каторжника...
— Странное желание, — обиженно
заметила Любаша. — И лицо злое, — добавила она, снова приняв позу усталого
человека.
Однажды, когда Варвара провожала Самгина, он, раздраженный тем, что его провожают весело, обнял ее шею, запрокинул другой рукою голову ее и крепко, озлобленно поцеловал в губы. Она, задыхаясь, отшатнулась, взглянула на него, закусив губу, и на глазах ее как будто выступили слезы. Самгин вышел на улицу в настроении
человека, которому удалась маленькая
месть и который честно предупредил врага о том, что его ждет.
Доктор недоуменно посмотрел на всех по очереди и, видимо,
заметив, что рассказ его удручает
людей, крякнул, затем спросил Клима...
Потом он должен был стоять более часа на кладбище, у могилы, вырытой в рыжей земле; один бок могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь,
смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и деревьев; над головами
людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
Вся эта сцена заняла минуту, но Самгин уже знал, что она останется в памяти его надолго. Он со стыдом чувствовал, что испугался
человека в красной рубахе, смотрел в лицо его, глупо улыбаясь, и вообще вел себя недостойно. Варвара, разумеется,
заметила это. И, ведя ее под руку сквозь трудовую суету, слыша крики «Берегись!», ныряя под морды усталых лошадей, Самгин бормотал...
«Варвара хорошо
заметила, он над морем, как за столом, — соображал Самгин. — И, конечно, вот на таких, как этот, как мужик, который необыкновенно грыз орехи, и грузчик Сибирской пристани, — именно на таких рассчитывают революционеры. И вообще — на
людей, которые стали петь печальную «Дубинушку» в новом, задорном темпе».
Он отирал лицо платком и, размахивая им, задевал
людей, — Варвара ласково
заметила ему это.
— Без скандала мы не можем, — угрюмо
заметил усатый
человек с закопченным лицом.
Эта встреча обрадовала Клима, как встреча с приятным
человеком после долгого и грустного одиночества; он протянул ему руку и
заметил, что постоялец, прежде чем пожать ее, беспокойно оглянулся.
— Я никаких высоких чувств у рабочих не
заметила, но я была далеко от памятника, где говорили речи, — продолжала Татьяна, удивляя Самгина спокойным тоном рассказа. Там кто-то истерически умилялся, размахивал шапкой, было видно, что
люди крестятся. Но пробиться туда было невозможно.
— Ты не
замечаешь, что
люди становятся скучнее?
В ответ на жестокую расправу с крестьянами на юге раздался выстрел Кочура в харьковского губернатора. Самгин видел, что даже
люди, отрицавшие террор, снова втайне одобряют этот, хотя и неудавшийся, акт
мести.
«Жестоко вышколили ее», — думал Самгин, слушая анекдоты и понимая пристрастие к ним как выражение революционной вражды к старому миру. Вражду эту он считал наивной, но не оспаривал ее, чувствуя, что она довольно согласно отвечает его отношению к
людям, особенно к тем, которые
метят на роли вождей, «учителей жизни», «объясняющих господ».
— «Жизнь для лжи-зни нам дана», —
заметь, что этот каламбуришко достигается приставкой к слову жизнь буквы «
люди». Штучка?
Захлестывая панели, толпа
сметала с них
людей, но сама как будто не росла, а, становясь только плотнее, тяжелее, двигалась более медленно. Она не успевала поглотить и увлечь всех
людей, многие прижимались к стенам, забегали в ворота, прятались в подъезды и магазины.
— Когда я был юнкером, приходилось нередко дежурить во дворце; царь был еще наследником. И тогда уже я
заметил, что его внимание привлекают безличные
люди, посредственности. Потом видел его на маневрах, на полковых праздниках. Я бы сказал, что талантливые
люди неприятны ему, даже — пугают его.
Все это было закончено оглушительным хохотом певцов, смеялась и часть публики, но Самгин
заметил, что
люди солидные сконфужены, недоумевают. Особенно громко и самодовольно звучал басовитый, рубленый смех писателя...
Он
заметил, что по вторникам и пятницам на вечерние приемы доктора аккуратно является неистребимый статистик Смолин и какие-то очень разнообразные
люди, совершенно не похожие на больных.
— Вышли в
люди, — иронически
заметил он, но Спивак не услышала иронии.
— Хорошо угостили, а? — спросил он, подмигнув острым глазком, и, постучав кирпичом в стену,
метнул его под ноги
людям. — Молодых-то сколько побили, молодых-то! — громко и с явным изумлением сказал он.
Самгин не видел на лицах слушателей радости и не видел «огней души» в глазах жителей, ему казалось, что все настроены так же неопределенно, как сам он, и никто еще не решил — надо ли радоваться? В длинном ораторе он тотчас признал почтово-телеграфного чиновника Якова Злобина, у которого когда-то жил Макаров. Его «ура» поддержали несколько
человек, очень слабо и конфузливо, а сосед Самгина, толстенький, в теплом пальто,
заметил...
Самгин через очки взглянул вперед, где колыхались трехцветные флаги, блестели оклады икон и воздух над головами
людей чертили палки; он
заметил, что некоторые из демонстрантов переходят с мостовой на панели. Хлопали створки рам, двери, и сверху, как будто с крыши, суровый голос кричал...
Сквозь толпу, уже разреженную, он снова перешел площадь у Никитских ворот и, шагая по бульвару в одном направлении со множеством
людей, обогнал Лютова, не
заметив его. Он его узнал, когда этот беспокойный
человек, подскочив, крикнул в ухо ему...