Неточные совпадения
И протягивал ученику волосатые пальцы с черными ободками
ногтей. Мальчик уходил, отягченный не столько знаниями, сколько размышлениями.
Похолодев от испуга, Клим стоял на лестнице, у него щекотало в горле, слезы выкатывались из глаз, ему захотелось убежать в сад, на двор, спрятаться; он подошел к двери крыльца, — ветер кропил дверь осенним дождем. Он постучал в дверь кулаком, поцарапал ее
ногтем, ощущая, что в груди что-то сломилось, исчезло, опустошив его. Когда, пересилив себя, он вошел в столовую, там уже танцевали кадриль, он отказался танцевать, подставил к роялю стул и стал играть кадриль в четыре руки с Таней.
Лидия подняла руку ко рту и, высасывая кровь из-под сломанных
ногтей, замолчала.
Судорожно чесал
ногтем левую бровь и ворчал...
Варавка не ответил, остригая
ногти, кусочки их прыгали на стол, загруженный бумагами. Потом, вынув записную книжку, он поставил в ней какие-то знаки карандашом, попробовал засвистать что-то — не вышло.
Сбивая щелчками
ногтя строй окурков со стола на пол, он стал подробно расспрашивать Клима о том, как живут в его городе, но скоро заявил, почесывая подбородок сквозь бороду и морщась...
— Вам вредно это, — сказал Клим, щелкнув
ногтем по своему стакану. — Нехаева, кашляя, отрицательно покачала головою, а затем, тяжело дыша, рассказала, с паузами среди фраз, о Верлене, которого погубил абсент, «зеленая фея».
Он заставил себя еще подумать о Нехаевой, но думалось о ней уже благожелательно. В том, что она сделала, не было, в сущности, ничего необычного: каждая девушка хочет быть женщиной.
Ногти на ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет, небо, позеленев на востоке, стало еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он не ночевал дома.
Самгин стал слушать сбивчивую, неясную речь Макарова менее внимательно. Город становился ярче, пышнее; колокольня Ивана Великого поднималась в небо, как палец, украшенный розоватым
ногтем. В воздухе плавал мягкий гул, разноголосо пели колокола церквей, благовестя к вечерней службе. Клим вынул часы, посмотрел на них.
Розовыми пальцами,
ногти которых блестели, как перламутр, она брала конфекты и, откусывая от них маленькие кусочки, хвасталась белизною зубов. Голос ее звучал добродушно, масляные глаза ласково поблескивали.
Ей не ответили. Она щелкнула
ногтем по молочно-белому абажуру, послушала звон стекла, склонив голову набок, и бесшумно исчезла, углубив чем-то печаль Клима.
Макаров смотрел в открытую на террасу дверь и явно не слышал ничего, постукивая ложкой по
ногтям левой руки.
Трезвый, он говорил мало, осторожно, с большим вниманием рассматривал синеватые
ногти свои и сухо покашливал в рукав пиджака, а выпив, произносил, почти всегда невпопад, многозначительные фразы...
— А один… человек сорвал, вцепился
ногтями в затылок толстому рядом со мною и вырвал кусок… кость обнажилась. Он первый и меня ударил…
Иноков только что явился откуда-то из Оренбурга, из Тургайской области, был в Красноводске, был в Персии. Чудаковато одетый в парусину, серый, весь как бы пропыленный до костей, в сандалиях на босу ногу, в широкополой, соломенной шляпе, длинноволосый, он стал похож на оживший портрет Робинзона Крузо с обложки дешевого издания этого евангелия непобедимых. Шагая по столовой журавлиным шагом, он сдирал
ногтем беленькие чешуйки кожи с обожженного носа и решительно говорил...
Лидия повернулась к нему и, разглаживая острым
ногтем мизинца брови его, сказала...
Изнеженные персы с раскрашенными бородами стояли у клумбы цветов, высокий старик с оранжевой бородой и пурпурными
ногтями, указывая на цветы длинным пальцем холеной руки, мерно, как бы читая стихи, говорил что-то почтительно окружавшей его свите.
— Он думает, что музыка спрятана в пальцах у меня, под
ногтями.
Дня через три, вечером, он стоял у окна в своей комнате, тщательно подпиливая только что остриженные
ногти. Бесшумно открылась калитка, во двор шагнул широкоплечий человек в пальто из парусины, в белой фуражке, с маленьким чемоданом в руке. Немного прикрыв калитку, человек обнажил коротко остриженную голову, высунул ее на улицу, посмотрел влево и пошел к флигелю, раскачивая чемоданчик, поочередно выдвигая плечи.
Он, видимо, вспомнил что-то раздражающее, оскорбительное: глаза его налились кровью; царапая
ногтями колено, он стал ругать японцев и, между прочим, сказал смешные слова...
Пальцы офицера тупые, красные, а
ногти острые, синие.
Выругавшись, рассматривал свои
ногти или закуривал тоненькую, «дамскую» папиросу и молчал до поры, пока его не спрашивали о чем-нибудь. Клим находил в нем и еще одно странное сходство — с Диомидовым; казалось, что Тагильский тоже, но без страха, уверенно ждет, что сейчас явятся какие-то люди, — может быть, идиоты, — и почтительно попросят его...
«Надо решительно объясниться с нею», — додумался он и вечером, тоже демонстративно, не пошел в гостиницу, а явился утром, но Алина сказала ему, что Лидия уехала в Троице-Сергиевскую лавру. Пышно одетая в шелк, Алина сидела перед зеркалом, подпиливая
ногти, и небрежненьким тоном говорила...
Бросив пилку в несессер, она стала протирать
ногти замшевой подушечкой. Самгин обратил внимание, что вещи у нее были дорогие, изящные, костюмы — тоже. Много чемоданов. Он усмехнулся.
— А что Лютов? — спросила она, углубленно занимаясь
ногтями.
Сделал паузу, постучал по стеклу
ногтями и — закончил...
Грозно, как огромный, уродливый палец с медным
ногтем, вонзалась в темноту колокольня Ивана Великого, основание ее плотно окружала темная масса, волнуясь, как мертвая зыбь, и казалось, что колокольня тоже покачивается.
— Правильно, — соглашался Алексей Гогин, прищурив глаз, почесывая
ногтем мизинца бровь. — И раньше он писал хорошо… как это? О шиле и мешке?
Он снова задумался, высоко подняв брови. В это утро он блестел более, чем всегда, и более крепок был запах одеколона, исходивший от него. Холеное лицо его солидно лоснилось, сверкал перламутр
ногтей. Только глаза его играли вопросительно, как будто немножко тревожно.
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета с красными
ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял с плеч своих огромную, больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки твои предаю дух мой». А руки принадлежат дьяволу, имя ему Разум, и это он убил бога.
И, постучав карандашом по синим
ногтям левой руки, сказал, тоже не торопясь...
Лампа, плохо освещая просторную кухню, искажала формы вещей: медная посуда на полках приобрела сходство с оружием, а белая масса плиты — точно намогильный памятник. В мутном пузыре света старики сидели так, что их разделял только угол стола.
Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар, в пальто, застегнутом до подбородка, сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку на колено, он прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие усы.
Говоря, она прихлебывала чай, а — выпив, постучала
ногтем по чашке.
Все еще рассматривая чашку, постукивая по ней синим
ногтем, Анфимьевна сказала...
Он быстро выпил стакан чаю, закурил папиросу и прошел в гостиную, — неуютно, не прибрано было в ней. Зеркало мельком показало ему довольно статную фигуру человека за тридцать лет, с бледным лицом, полуседыми висками и негустой острой бородкой. Довольно интересное и даже как будто новое лицо. Самгин оделся, вышел в кухню, — там сидел товарищ Яков, рассматривая синий
ноготь на большом пальце голой ноги.
— Лаврушка прикладом ударил нечаянно, — ответил он на вопрос Клима, пощупав
ноготь и морщась. — Гости приехали, Семеновский полк, — негромко сообщил он. — Что будем делать — спрашиваете? Драться будем.
Потом она обожгла щеку его одеколоном, больно поковыряла ее острым
ногтем и уже совсем спокойно сказала...
Марина взяла рюмку портвейна, отхлебнула и, позванивая по стеклу
ногтями, продолжала...
Самгин собирался зажечь спичку, но не зажег, а, щелкнув
ногтем по коробке, подал коробку женщине, спрашивая...
Когда он спросил ее, что она думает по поводу экспроприации? — она ответила, разглядывая
ногти свои...
К его удовольствию, усатый мужик оправдал это впечатление: прилепив слюною окурок папиросы стоймя к
ногтю большого пальца левой руки и рассматривая его, он сказал...
— Вы очень много посвящаете сил и времени абстракциям, — говорил Крэйтон и чистил
ногти затейливой щеточкой. — Все, что мы знаем, покоится на том, чего мы никогда не будем знать. Нужно остановиться на одной абстракции. Допустите, что это — бог, и предоставьте цветным расам, дикарям тратить воображение на различные, более или менее наивные толкования его внешности, качеств и намерений. Нам пора привыкнуть к мысли, что мы — христиане, и мы действительно христиане, даже тогда, когда атеисты.
Сначала говорили о делах, а затем она спросила, рассматривая
ноготь мизинца...
— А это — несчастье твое и подобных тебе, — спокойно откликнулась она, подстригая сломанный
ноготь. Следя за движениями ее пальцев, Самгин негромко сказал...
Все более неприятно было видеть ее руки, — поблескивая розоватым перламутром острых, заботливо начищенных
ногтей, они неустанно и беспокойно хватали чайную ложку, щипцы для сахара, чашку, хрустели оранжевым шелком халата, ненужно оправляя его, щупали мочки красных ушей, растрепанные волосы на голове. И это настолько владело вниманием Самгина, что он не смотрел в лицо женщины.
— Нет, — упрямо, но не спеша твердил Федор Васильевич, мягко улыбаясь, поглаживая усы холеными пальцами,
ногти их сияли, точно перламутр. — Нет, вы стремитесь компрометировать жизнь, вы ее опыливаете-те-те чепухой. А жизнь, батенька, надобно любить, именно — любить, как строгого, но мудрого учителя, да, да! В конце концов она все делает по-хорошему.
— «Человек рождается на страдание, как искра, чтоб устремиться вверх», — с восторгом вскричал маленький Твердохлебов, и его личико сморщилось, стало еще меньше. Обнажая шоколадную конфекту, соскабливая с нее
ногтем бумажку, Томилин погасил восторг этого человечка холодными словами...
Тут он сделал перерыв, отхлебнул глоток чая, почесал правый висок
ногтем мизинца и, глубоко вздохнув, продолжал...
Говорил Дронов как будто в два голоса — и сердито и жалобно, щипал
ногтями жесткие волосы коротко подстриженных усов, дергал пальцами ухо, глаза его растерянно скользили по столу, заглядывали в бокал вина.
А вместе с официантом, который принес кофе, явился и бесцеремонно сел к столу рыжеватый и, задумчиво рассматривая
ногти свои, спросил скучным голосом...