Неточные совпадения
Ужас, испытанный Климом в
те минуты, когда красные, цепкие руки, высовываясь из воды, подвигались к нему, Клим прочно забыл; сцена гибели Бориса вспоминалась ему все более редко и лишь как
неприятное сновидение. Но в словах скептического человека было что-то назойливое, как будто они хотели утвердиться забавной, подмигивающей поговоркой...
Клим выслушивал эти ужасы довольно спокойно, лишь изредка
неприятный холодок пробегал по коже его спины.
То, как говорили, интересовало его больше, чем
то, о чем говорили. Он видел, что большеголовый, недоконченный писатель говорит о механизме Вселенной с восторгом, но и человек, нарядившийся мужиком, изображает ужас одиночества земли во Вселенной тоже с наслаждением.
Самгин сердился на Лютова за
то, что он вовлек его в какую-то
неприятную и, кажется, опасную авантюру, и на себя сердился за
то, что так легко уступил ему, но над злостью преобладало удивление и любопытство. Он молча слушал раздраженную воркотню Лютова и оглядывался через плечо свое: дама с красным зонтиком исчезла.
— Нормальный организм требует устранения нездоровых и
неприятных раздражений, — сердито заворчал Макаров, развязывая пакеты с бинтами, ватой. — Это — закон биологии. А мы от скуки, от безделья встречаем нездоровые раздражения, как праздники. В
том, что некоторые полуидиоты…
Это было всего
неприятнее и
тем более неприятно, что в двух-трех местах слова Инокова оказались воспроизведенными почти буквально.
Все это угнетало, навевая Самгину
неприятные мысли о тленности жизни,
тем более
неприятные, что они облекались в чужие слова.
И мешал грузчик в красной рубахе; он жил в памяти
неприятным пятном и, как бы сопровождая Самгина, вдруг воплощался
то в одного из матросов парохода,
то в приказчика на пристани пыльной Самары, в пассажира третьего класса, который, сидя на корме, ел орехи, необыкновенным приемом раскалывая их: положит орех на коренные зубы, ударит ладонью снизу по челюсти, и — орех расколот.
Он заботился только о
том, чтоб не раздражать ее, и, когда видел жену в дурном настроении, уходил от нее, считая, что так всего лучше избежать возможных
неприятных бесед и сцен.
Туробоев пришел вечером в крещеньев день. Уже по
тому, как он вошел, не сняв пальто, не отогнув поднятого воротника, и по
тому, как иронически нахмурены были его красивые брови, Самгин почувствовал, что человек этот сейчас скажет что-то необыкновенное и
неприятное. Так и случилось. Туробоев любезно спросил о здоровье, извинился, что не мог прийти, и, вытирая платком отсыревшую, остренькую бородку, сказал...
В ответ на этот плачевный крик Самгин пожал плечами, глядя вслед потемневшей, как все люди в этот час, фигуре бывшего агента полиции.
Неприятная сценка с Митрофановым, скользнув по настроению, не поколебала его. Холодный сумрак быстро разгонял людей, они шли во все стороны, наполняя воздух шумом своих голосов, и по веселым голосам ясно было: люди довольны
тем, что исполнили свой долг.
Самгин молча пожал плечами, чувствуя, что вопросы Макарова принимают все более
неприятный характер. А
тот продолжал...
Вообще — не хватало людей, даже
тех, которые раньше казались
неприятными, лишними.
— Зотова? — спросил Самгин. Дуняша, смазывая губы карандашом, утвердительно кивнула головой, а он нахмурился: очевидно, Марина и есть
та женщина, которую назвал ему Гогин. Этим упрощалось поручение, но было в этом что-то
неприятное.
Стало холодно, — вздрогнув, он закрыл форточку. Космологическая картина исчезла, а Клим Самгин остался, и было совершенно ясно, что и это тоже какой-то нереальный человек, очень
неприятный и даже как бы совершенно чужой
тому, кто думал о нем, в незнакомом деревянном городе, под унылый, испуганный вой собак.
Отношение к этой женщине не определялось. Раздражали
неприятная ее самоуверенность и властность, раздражало и
то, что она заставила высказаться. Последнее было особенно досадно. Самгин знал, что он никогда еще и ни с кем не говорил так, как с нею.
Как все необычные люди, Безбедов вызывал у Самгина любопытство, — в данном случае любопытство усиливалось еще каким-то неопределенным, но
неприятным чувством. Обедал Самгин во флигеле у Безбедова, в комнате, сплошь заставленной различными растениями и полками книг, почти сплошь переводами с иностранного: 144
тома пантелеевского издания иностранных авторов, Майн-Рид, Брем, Густав Эмар, Купер, Диккенс и «Всемирная география» Э. Реклю, — большинство книг без переплетов, растрепаны, торчат на полках кое-как.
Сознание ошибки возникло сейчас же после
того, как Безбедов сказал о задатках и фокусах. Вообще в словах Безбедова незаметно появилось что-то
неприятное. Особенно смущало Самгина
то, что он подумал о себе...
Самгин пил кофе, читая газету, не следил за глупостями
неприятного гостя, но
тот вдруг заговорил тише и как будто разумнее...
Прошло более недели, раньше чем Захарий позвонил ему по телефону, приглашая в магазин. Самгин одел новый фланелевый костюм и пошел к Марине с
тем сосредоточенным настроением, с каким направлялся в суд на сложно запутанный процесс. В магазине ему конфузливо и дружески улыбнулся Захарий, вызвав
неприятное подозрение...
В окна заглянуло солнце, ржавый сумрак музея посветлел, многочисленные гребни штыков заблестели еще холоднее, и особенно ледянисто осветилась железная скорлупа рыцарей. Самгин попытался вспомнить стихи из былины о
том, «как перевелись богатыри на Руси», но ‹вспомнил› внезапно кошмар, пережитый им в ночь, когда он видел себя расколотым на десятки, на толпу Самгиных. Очень
неприятное воспоминание…
Его отношение к Тагильскому в этот день колебалось особенно резко и утомительно. Озлобление против гостя истлело, не успев разгореться,
неприятная мысль о
том, что Тагильский нашел что-то сходное между ним и собою, уступило место размышлению: почему Тагильский уговаривает переехать в Петербург? Он не первый раз демонстрирует доброжелательное отношение ко мне, но — почему? Это так волновало, что даже мелькнуло намерение: поставить вопрос вслух, в лоб товарищу прокурора.
К
тому же с некоторого времени он в качестве средства, отвлекающего от
неприятных впечатлений, привык читать купленные в Париже книги, которые, сосредоточивая внимание на играх чувственности, легко прекращали бесплодную и утомительную суету мелких мыслей.
Открытие
тем более
неприятное, что оно раздражило интерес к этой женщине, как будто призванной заместить в его жизни Марину.
Но спорить и думать о такой организации ему мешало
неприятное, даже тягостное впечатление: он был уверен, что пять минут
тому назад мимо его прошел Тагильский.
Довольный
тем, что Иван явился в
неприятную минуту да еще с такой новостью, Клим Иванович Самгин усмехнулся...
Неточные совпадения
Содержание было
то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно
неприятная ему. «Ани очень больна, доктор говорит, что может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
Он прочел письма. Одно было очень
неприятное — от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо было продать; но теперь, до примирения с женой, не могло быть о
том речи. Всего же
неприятнее тут было
то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения с женой, — эта мысль оскорбляла его.
Увидев Алексея Александровича с его петербургски-свежим лицом и строго самоуверенною фигурой, в круглой шляпе, с немного-выдающеюся спиной, он поверил в него и испытал
неприятное чувство, подобное
тому, какое испытал бы человек, мучимый жаждою и добравшийся до источника и находящий в этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду.
Неприятнее всего была
та первая минута, когда он, вернувшись из театра, веселый и довольный, с огромною грушей для жены в руке, не нашел жены в гостиной; к удивлению, не нашел ее и в кабинете и наконец увидал ее в спальне с несчастною, открывшею всё, запиской в руке.
Доктор остался очень недоволен Алексеем Александровичем. Он нашел печень значительно увеличенною, питание уменьшенным и действия вод никакого. Он предписал как можно больше движения физического и как можно меньше умственного напряжения и, главное, никаких огорчений,
то есть
то самое, что было для Алексея Александровича так же невозможно, как не дышать; и уехал, оставив в Алексее Александровиче
неприятное сознание
того, что что-то в нем нехорошо и что исправить этого нельзя.