Неточные совпадения
— Вытащили их? — спросил Клим, помолчав, посмотрев на седого человека
в очках, стоявшего среди комнаты. Мать положила на
лоб его приятно холодную ладонь и
не ответила.
— Милый мой, — сказала мать, обняв его, поцеловав
лоб. —
В твоем возрасте можно уже
не стыдиться некоторых желаний.
Туробоев встал, посмотрел
в окно, прижавшись к стеклу
лбом, и вдруг ушел,
не простясь ни с кем.
Он особенно недоумевал, наблюдая, как заботливо Лидия ухаживает за его матерью, которая говорила с нею все-таки из милости, докторально, а смотрела
не в лицо девушки, а
в лоб или через голову ее.
Клим спросил еще стакан чаю, пить ему
не хотелось, но он хотел знать, кого дожидается эта дама? Подняв вуаль на
лоб, она писала что-то
в маленькой книжке, Самгин наблюдал за нею и думал...
Поцеловав его
в лоб, она исчезла, и, хотя это вышло у нее как-то внезапно, Самгин был доволен, что она ушла. Он закурил папиросу и погасил огонь; на пол легла мутная полоса света от фонаря и темный крест рамы; вещи сомкнулись;
в комнате стало тесней, теплей. За окном влажно вздыхал ветер, падал густой снег, город был
не слышен, точно глубокой ночью.
— Зашел сказать, что сейчас уезжаю недели на три, на месяц; вот ключ от моей комнаты, передайте Любаше; я заходил к ней, но она спит. Расхворалась девица, — вздохнул он, сморщив серый
лоб. — И — как
не вовремя! Ее бы надо послать
в одно место, а она вот…
— Как потрясен, — сказал человек с французской бородкой и, должно быть, поняв, что говорить
не следовало, повернулся к окну, уперся
лбом в стекло, разглядывая тьму, густо закрывшую окна.
«Какой осел», — думал Самгин, покручивая бородку, наблюдая рассказчика. Видя, что жена тает
в улыбках, восхищаясь как будто рассказчиком, а
не анекдотом, он внезапно ощутил желание стукнуть Ряхина кулаком по
лбу и резко спросил...
— Революционеры — это большевики, — сказал Макаров все так же просто. — Они бьют прямо:
лбом в стену. Вероятно — так и надо, но я, кажется,
не люблю их. Я помогал им, деньгами и вообще… прятал кого-то и что-то. А ты помогал?
— Игнаша!
Не сдавай Порт-Артур, бей черта
в лоб! Защита! Кр-расота моя, ты!
«Пули щелкают, как ложкой по
лбу», — говорил Лаврушка. «
Не в этот, так
в другой раз», — обещал Яков, а Любаша утверждала: «Мы победим».
Клим остался с таким ощущением, точно он
не мог понять, кипятком или холодной водой облили его? Шагая по комнате, он пытался свести все слова, все крики Лютова к одной фразе. Это —
не удавалось, хотя слова «удирай», «уезжай» звучали убедительнее всех других. Он встал у окна, прислонясь
лбом к холодному стеклу. На улице было пустынно, только какая-то женщина, согнувшись, ходила по черному кругу на месте костра, собирая угли
в корзинку.
Самгин вспомнил, что она
не первая говорит эти слова, Варвара тоже говорила нечто
в этом роде. Он лежал
в постели, а Дуняша, полураздетая, склонилась над ним, гладя
лоб и щеки его легкой, теплой ладонью.
В квадрате верхнего стекла окна светилось стертое лицо луны, — желтая кисточка огня свечи на столе как будто замерзла.
Самгин ожидал
не этого; она уже второй раз как будто оглушила, опрокинула его.
В глаза его смотрели очень яркие, горячие глаза; она поцеловала его
в лоб, продолжая говорить что-то, — он, обняв ее за талию,
не слушал слов. Он чувствовал, что руки его, вместе с физическим теплом ее тела, всасывают еще какое-то иное тепло. Оно тоже согревало, но и смущало, вызывая чувство, похожее на стыд, — чувство виновности, что ли? Оно заставило его прошептать...
Локомотив снова свистнул, дернул вагон, потащил его дальше, сквозь снег, но грохот поезда стал как будто слабее, глуше, а остроносый — победил: люди молча смотрели на него через спинки диванов, стояли
в коридоре, дымя папиросами. Самгин видел, как сетка морщин, расширяясь и сокращаясь, изменяет остроносое лицо, как шевелится на маленькой, круглой голове седоватая, жесткая щетина, двигаются брови. Кожа лица его
не краснела, но
лоб и виски обильно покрылись потом, человек стирал его шапкой и говорил, говорил.
— Головастик этот, Томилин, читал и здесь года два тому назад, слушала я его. Тогда он немножко
не так рассуждал, но уже можно было предвидеть, что докатится и до этого. Теперь ему надобно будет православие возвеличить. Религиозные наши мыслители из интеллигентов неизбежно упираются
лбами в двери казенной церкви, — простой, сыромятный народ самостоятельнее, оригинальнее. — И, прищурясь, усмехаясь, она сказала: — Грамотность — тоже
не всякому на пользу.
Его отношение к Тагильскому
в этот день колебалось особенно резко и утомительно. Озлобление против гостя истлело,
не успев разгореться, неприятная мысль о том, что Тагильский нашел что-то сходное между ним и собою, уступило место размышлению: почему Тагильский уговаривает переехать
в Петербург? Он
не первый раз демонстрирует доброжелательное отношение ко мне, но — почему? Это так волновало, что даже мелькнуло намерение: поставить вопрос вслух,
в лоб товарищу прокурора.
Самгин вдруг почувствовал: ему
не хочется, чтобы Дронов слышал эти речи, и тотчас же начал ‹говорить› ему о своих делах. Поглаживая ладонью
лоб и ершистые волосы на черепе, Дронов молча, глядя
в рюмку водки, выслушал его и кивнул головой, точно сбросив с нее что-то.
Следствие вел провинциальный чиновник, мудрец весьма оригинальной внешности, высокий, сутулый, с большой тяжелой головой,
в клочьях седых волос, встрепанных, точно после драки, его высокий
лоб, разлинованный морщинами, мрачно украшали густейшие серебряные брови, прикрывая глаза цвета ржавого железа, горбатый, ястребиный нос прятался
в плотные и толстые, точно литые, усы, седой волос усов очень заметно пожелтел от дыма табака. Он похож был на военного
в чине
не ниже полковника.
Неточные совпадения
Слесарша. Да мужу-то моему приказал забрить
лоб в солдаты, и очередь-то на нас
не припадала, мошенник такой! да и по закону нельзя: он женатый.
Солдат опять с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили каждую // Чуть-чуть
не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои на подравшихся // На рынке мужиках: // «Под правым глазом ссадина // Величиной с двугривенный, //
В средине
лба пробоина //
В целковый. Итого: // На рубль пятнадцать с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
Скотинин. Да с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной
в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя
лбом о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый
лоб, который бы от такого тумака
не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?
Милон. Вы, господин Скотинин, сами признаете себя неученым человеком; однако, я думаю,
в этом случае и ваш
лоб был бы
не крепче ученого.
Анна, думавшая, что она так хорошо знает своего мужа, была поражена его видом, когда он вошел к ней.
Лоб его был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот был твердо и презрительно сжат.
В походке,
в движениях,
в звуке голоса его была решительность и твердость, каких жена никогда
не видала
в нем. Он вошел
в комнату и,
не поздоровавшись с нею, прямо направился к ее письменному столу и, взяв ключи, отворил ящик.