— Революционеров к пушкам
не допускают, даже тех, которые сидят в самой Петропавловской крепости. Тут или какая-то совершенно невероятная случайность или — гадость, вот что! Вы сказали — депутация, — продолжал он, отхлебнув полстакана вина и вытирая рот платком. — Вы думаете — пойдут пятьдесят человек? Нет, идет пятьдесят тысяч, может быть — больше! Это, сударь мой, будет нечто вроде… крестового похода детей.
Неточные совпадения
—
Не думайте, я
не консерватор, отнюдь! Нет, я
допускаю и земский собор и вообще… Но — сомневаюсь, чтоб нам следовало бежать сломя голову тем же путем, как Европа…
— Отличаясь малой воспитанностью и резкостью характера,
допустил он единожды такую шутку,
не выгодную для себя. Пригласил владыку Макария на обед и, предлагая ему кабанью голову, сказал: «Примите, ядите, ваше преосвященство!» А владыка,
не будь плох, и говорит: «Продолжайте, ваше превосходительство!»
Охотно верилось, что все это настоящая правда ничем
не прикрашенной жизни, которая хотя и
допускает красиво выдуманные мысли и слова, но вовсе
не нуждается в них.
В общем это — Россия, и как-то странно
допустить, что такой России необходимы жандармские полковники, Любаша, Долганов, Маракуев, люди, которых, кажется,
не так волнует жизнь народа, как шум, поднятый марксистами, отрицающими самое понятие — народ.
— Суббота для человека, а
не человек для субботы, — говорил он. — Каждый свободен жертвовать или
не жертвовать собой. Если даже
допустить, что сознание определяется бытием, — это еще
не определяет, что сознание согласуется с волею.
«Это ее назвал Усов бестолковой. Если она служит жандармам, то, наверное, из страха, запуганная каким-нибудь полковником Васильевым.
Не из-за денег же? И
не из мести людям, которые командуют ею. Я
допускаю озлобление против Усовых, Властовых, Поярковых; она —
не злая. Но ведь ничего еще
не доказано против нее, — напомнил он себе, ударив кулаком по дивану. —
Не доказано!»
— Скажите… Это —
не в порядке дознания, — даю вам честное слово офицера! Это — русский человек спрашивает тоже русского человека… других мыслей, честного человека. Вы
допускаете…?
— Конечно, — поторопился Самгин,
не представляя, что именно он
допускает.
— Наши сведения — полнейшее ничтожество, шарлатан! Но — ведь это еще хуже, если ничтожество, ху-же! Ничтожество — и водит за нос департамент полиции, градоначальника, десятки тысяч рабочих и — вас, и вас тоже! — горячо прошипел он, ткнув пальцем в сторону Самгина, и снова бросил руки на стол, как бы чувствуя необходимость держаться за что-нибудь. — Невероятно!
Не верю-с!
Не могу
допустить! — шептал он, и его подбрасывало на стуле.
— Али можно
допускать пехоту вплоть до кавалерии? Он, обязанный действовать с расстояния, подпустил на дистанцию и — р-рысью мар-рш! Тут пехота
не может устоять, кони опрокинут. Тогда — бей, руби! А он
допустил по грудь себе, идиет.
Он понимал, что на его глазах идея революции воплощается в реальные формы, что, может быть, завтра же, под окнами его комнаты, люди начнут убивать друг друга, но он все-таки
не хотел верить в это,
не мог
допустить этого.
— Что же у вас делается? Как это вы
допустили? Почему
не взорваны мосты на Николаевской? — спрашивала она. Лицо у нее было чужое, старенькое, серое, губы тоже серые, под глазами густые тени, — она ослепленно мигала.
Допустим, что только они действуют, опираясь
не на инстинкт самозащиты, а на классовый инстинкт рабочей массы.
— Фантазия? — вопросительно повторил Лютов и — согласился: — Ну — ладно,
допустим! Ну, а если так: поп — чистейшая русская кровь, в этом смысле духовенство чище дворянства — верно? Ты
не представляешь, что поп может выдумать что-то очень русское, неожиданное?
— Вы очень много посвящаете сил и времени абстракциям, — говорил Крэйтон и чистил ногти затейливой щеточкой. — Все, что мы знаем, покоится на том, чего мы никогда
не будем знать. Нужно остановиться на одной абстракции.
Допустите, что это — бог, и предоставьте цветным расам, дикарям тратить воображение на различные, более или менее наивные толкования его внешности, качеств и намерений. Нам пора привыкнуть к мысли, что мы — христиане, и мы действительно христиане, даже тогда, когда атеисты.
Он даже вспомнил министра Делянова, который
не хотел
допускать в гимназии «кухаркиных детей», но тут его несколько смутил слишком крутой поворот мысли, и, открывая дверь в квартиру свою, он попытался оправдаться...
Неточные совпадения
Как и все добрые начальники, бригадир
допускал эту последнюю идею лишь с прискорбием; но мало-помалу он до того вник в нее, что
не только смешал команду с хлебом, но даже начал желать первой пуще последнего.
С полною достоверностью отвечать на этот вопрос, разумеется, нельзя, но если позволительно
допустить в столь важном предмете догадки, то можно предположить одно из двух: или что в Двоекурове, при немалом его росте (около трех аршин), предполагался какой-то особенный талант (например, нравиться женщинам), которого он
не оправдал, или что на него было возложено поручение, которого он, сробев,
не выполнил.
Теперь, когда лошади нужны были и для уезжавшей княгини и для акушерки, это было затруднительно для Левина, но по долгу гостеприимства он
не мог
допустить Дарью Александровну нанимать из его дома лошадей и, кроме того, знал, что двадцать рублей, которые просили с Дарьи Александровны за эту поездку, были для нее очень важны; а денежные дела Дарьи Александровны, находившиеся в очень плохом положении, чувствовались Левиными как свои собственные.
Развод, подробности которого он уже знал, теперь казался ему невозможным, потому что чувство собственного достоинства и уважение к религии
не позволяли ему принять на себя обвинение в фиктивном прелюбодеянии и еще менее
допустить, чтобы жена, прощенная и любимая им, была уличена и опозорена.
В глазах Левина она была виновата в том, что она
допустила такие отношения, и еще больше виновата в том, что так неловко показала, что они ей
не нравятся.