Неточные совпадения
— Ну, пусть
не так! — равнодушно соглашался Дмитрий, и Климу
казалось, что, когда брат рассказывает даже именно так, как было, он все равно
не верит
в то, что говорит. Он знал множество глупых и смешных анекдотов, но рассказывал
не смеясь, а как бы даже конфузясь. Вообще
в нем явилась непонятная Климу озабоченность, и людей на улицах он рассматривал таким испытующим взглядом, как будто считал необходимым понять каждого из шестидесяти тысяч жителей
города.
А
город, окутанный знойным туманом и густевшими запахами соленой рыбы, недубленых кож, нефти, стоял на грязном песке; всюду, по набережной и
в пыли на улицах, сверкала, как слюда, рыбья чешуя, всюду медленно шагали распаренные восточные люди,
в тюбетейках, чалмах, халатах; их было так много, что
город казался не русским, а церкви — лишними
в нем.
В карете гостиницы, вместе с двумя немыми, которые, спрятав головы
в воротники шуб, явно
не желали ничего видеть и слышать, Самгин, сквозь стекло
в двери кареты, смотрел во тьму, и она
казалась материальной, весомой, леденящим испарением грязи
города, крови, пролитой
в нем сегодня, испарением жестокости и безумия людей.
«Жажда развлечений, привыкли к событиям», — определил Самгин. Говорили негромко и ничего
не оставляя
в памяти Самгина; говорили больше о том, что дорожает мясо, масло и прекратился подвоз дров.
Казалось, что весь
город выжидающе притих. Людей обдувал
не сильный, но неприятно сыроватый ветер,
в небе являлись голубые пятна, напоминая глаза, полуприкрытые мохнатыми ресницами.
В общем было как-то слепо и скучно.
«Короче, потому что быстро хожу», — сообразил он. Думалось о том, что
в городе живет свыше миллиона людей, из них — шестьсот тысяч мужчин, расположено несколько полков солдат, а рабочих,
кажется, менее ста тысяч, вооружено из них, говорят,
не больше пятисот. И эти пять сотен держат весь
город в страхе. Горестно думалось о том, что Клим Самгин, человек, которому ничего
не нужно, который никому
не сделал зла, быстро идет по улице и знает, что его могут убить.
В любую минуту. Безнаказанно…
Город Марины тоже встретил его оттепелью,
в воздухе разлита была какая-то сыворотка, с крыш лениво падали крупные капли; каждая из них,
казалось, хочет попасть на мокрую проволоку телеграфа, и это раздражало, как раздражает запонка или пуговица,
не желающая застегнуться. Он сидел у окна,
в том же пошленьком номере гостиницы, следил, как сквозь мутный воздух падают стеклянные капли, и вспоминал встречу с Мариной. Было
в этой встрече нечто слишком деловитое и обидное.
—
Кажется,
в доме этом помещено какое-то училище или прогимназия, — ты узнай,
не купит ли
город его, дешево возьму!
Вечером он выехал
в Дрезден и там долго сидел против Мадонны, соображая: что мог бы сказать о ней Клим Иванович Самгин? Ничего оригинального
не нашлось, а все пошлое уже было сказано.
В Мюнхене он отметил, что баварцы толще пруссаков. Картин
в этом
городе,
кажется,
не меньше, чем
в Берлине, а погода — еще хуже. От картин, от музеев он устал, от солидной немецкой скуки решил перебраться
в Швейцарию, — там жила мать. Слово «мать» потребовало наполнения.
В течение ближайших дней он убедился, что действительно ему
не следует жить
в этом
городе. Было ясно:
в адвокатуре местной, да,
кажется, и у некоторых обывателей, подозрительное и враждебное отношение к нему — усилилось. Здоровались с ним так, как будто, снимая шапку, оказывали этим милость,
не заслуженную им. Один из помощников, которые приходили к нему играть
в винт, ответил на его приглашение сухим отказом. А Гудим, встретив его
в коридоре суда, крякнул и спросил...
Когда Самгин проснулся, разбуженный железным громом, поручика уже
не было
в комнате. Гремела артиллерия, проезжая рысью по булыжнику мостовой, с громом железа как будто спорил звон колоколов, настолько мощный, что
казалось — он волнует воздух даже
в комнате. За кофе следователь объяснил, что
в городе назначен смотр артиллерии, прибывшей из Петрограда, а звонят, потому что — воскресенье, церкви зовут к поздней обедне.
Неточные совпадения
В городе же он постоянно
казался беспокоен и настороже, как будто боясь, чтобы кто-нибудь
не обидел его и, главное, ее.
Когда половой все еще разбирал по складам записку, сам Павел Иванович Чичиков отправился посмотреть
город, которым был, как
казалось, удовлетворен, ибо нашел, что
город никак
не уступал другим губернским
городам: сильно била
в глаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая на деревянных.
Не загляни автор поглубже ему
в душу,
не шевельни на дне ее того, что ускользает и прячется от света,
не обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому
не вверяет человек, а покажи его таким, каким он
показался всему
городу, Манилову и другим людям, и все были бы радешеньки и приняли бы его за интересного человека.
О себе приезжий, как
казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его
в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он
не значащий червь мира сего и
не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши
в этот
город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
— Извините, если я помешал, — начал Павел Петрович,
не глядя на нее, — мне хотелось только попросить вас… сегодня,
кажется,
в город посылают… велите купить для меня зеленого чаю.