Неточные совпадения
Томилин усмехнулся и вызвал сочувственную усмешку Клима; для него становился все более поучительным независимый человек, который тихо и упрямо,
ни с кем не соглашаясь, умел говорить четкие
слова, хорошо ложившиеся в память.
Маргарита говорила вполголоса, ленивенько растягивая пустые
слова,
ни о чем не спрашивая. Клим тоже не находил, о чем можно говорить с нею. Чувствуя себя глупым и немного смущаясь этим, он улыбался. Сидя на стуле плечо в плечо с гостем, Маргарита заглядывала в лицо его поглощающим взглядом, точно вспоминая о чем-то, это очень волновало Клима, он осторожно гладил плечо ее, грудь и не находил в себе решимости на большее. Выпили по две рюмки портвейна, затем Маргарита спросила...
Его уже давно удручали эти
слова, он никогда не слышал в них
ни радости,
ни удовольствия. И все стыднее были однообразные ласки ее, заученные ею, должно быть, на всю жизнь. Порою необходимость в этих ласках уже несколько тяготила Клима, даже колебала его уважение к себе.
Ночь была холодно-влажная, черная; огни фонарей горели лениво и печально, как бы потеряв надежду преодолеть густоту липкой тьмы. Климу было тягостно и
ни о чем не думалось. Но вдруг снова мелькнула и оживила его мысль о том, что между Варавкой, Томилиным и Маргаритой чувствуется что-то сродное, все они поучают, предупреждают, пугают, и как будто за храбростью их
слов скрывается боязнь. Пред чем, пред кем? Не пред ним ли, человеком, который одиноко и безбоязненно идет в ночной тьме?
Неожиданный роман приподнял его и укрепил подозрение в том, что о чем бы люди
ни говорили, за
словами каждого из них, наверное, скрыто что-нибудь простенькое, как это оказалось у Нехаевой.
Слушая, как рычит, приближаясь, гром, Клим задумался о чем-то беспредметном, что не укладывалось
ни в
слова,
ни в образы.
«В сущности, все эти умники — люди скучные. И — фальшивые, — заставлял себя думать Самгин, чувствуя, что им снова овладевает настроение пережитой ночи. — В душе каждого из них, под
словами, наверное, лежит что-нибудь простенькое. Различие между ними и мной только в том, что они умеют казаться верующими или неверующими, а у меня еще нет
ни твердой веры,
ни устойчивого неверия».
Клим выпил храбро, хотя с первого же глотка почувствовал, что напиток отвратителен. Но он
ни в чем не хотел уступать этим людям, так неудачно выдумавшим себя, так раздражающе запутавшимся в мыслях и
словах. Содрогаясь от жгучего вкусового ощущения, он мельком вторично подумал, что Макаров не утерпит, расскажет Лидии, как он пьет, а Лидия должна будет почувствовать себя виноватой в этом. И пусть почувствует.
Если каждый человек действует по воле класса, группы, то, как бы ловко
ни скрывал он за фигурными хитросплетениями
слов свои подлинные желания и цели, всегда можно разоблачить истинную суть его — силу групповых и классовых повелений.
Пред Климом встала бесцветная фигурка человека, который,
ни на что не жалуясь, ничего не требуя, всю жизнь покорно служил людям, чужим ему. Было даже несколько грустно думать о Тане Куликовой, странном существе, которое, не философствуя, не раскрашивая себя
словами, бескорыстно заботилось только о том, чтоб людям удобно жилось.
Она не сказала ему
ни одного из тех милых
слов радости, которыми так богата была Нехаева.
Через полчаса он убедил себя, что его особенно оскорбляет то, что он не мог заставить Лидию рыдать от восторга, благодарно целовать руки его, изумленно шептать нежные
слова, как это делала Нехаева.
Ни одного раза,
ни на минуту не дала ему Лидия насладиться гордостью мужчины, который дает женщине счастье. Ему было бы легче порвать связь с нею, если бы он испытал это наслаждение.
—
Ни в одной стране люди не нуждаются в сдержке, в обуздании их фантазии так, как они нуждаются у нас, — сказал он, тыкая себя пальцем в мягкую грудь, и эти
слова, очень понятные Самгину, заставили его подумать...
— Сии
слова неотразимой истины не я выдумал, среди них
ни одного
слова моего — нет.
«Она не верит
ни одному его
слову», — решил Клим, а Долганов неожиданно спросил Дмитрия...
«Наверное, так», — подумал он, не испытывая
ни ревности,
ни обиды, — подумал только для того, чтоб оттолкнуть от себя эти мысли. Думать нужно было о
словах Варвары, сказавшей, что он себя насилует и идет на убыль.
Он взял ее руки и стал целовать их со всею нежностью, на какую был способен. Его настроила лирически эта бедность, покорная печаль вещей, уставших служить людям, и человек, который тоже покорно, как вещь, служит им. Совершенно необыкновенные
слова просились на язык ему, хотелось назвать ее так, как он не называл еще
ни одну женщину.
Самгин отметил, что нижняя пуговица брюк Стратонова расстегнута, но это не было
ни смешным,
ни неприличным, а только подчеркивало напряжение, в котором чувствовалось что-то как бы эротическое, что согласовалось с его крепким голосом и грубой силой
слов.
В ее изумлении Самгин не нашел ничего лестного для себя, и она мешала ему слушать. Человек с напудренным лицом клоуна, длинной шеей и неподвижно вытаращенными глазами, оглядывая людей, напиравших на него, говорил негромко, но так, что
слов его не заглушал
ни шум отодвигаемых стульев,
ни возбужденные голоса людей, уже разбившихся на маленькие группки.
Но
ни о чем и
ни о ком, кроме себя, думать не хотелось. Теперь, когда прекратился телеграфный стук в стену и никто не сообщал тревожных новостей с воли, — Самгин ощутил себя забытым. В этом ощущении была своеобразно приятная горечь, упрекающая кого-то, в
словах она выражалась так...
Снова стало тихо; певец запел следующий куплет; казалось, что голос его стал еще более сильным и уничтожающим, Самгина пошатывало, у него дрожали ноги, судорожно сжималось горло; он ясно видел вокруг себя напряженные, ожидающие лица, и
ни одно из них не казалось ему пьяным, а из угла, от большого человека плыли над их головами гремящие
слова...
— Он — здесь, — сказала Варвара, но Самгин уже спрятался за чью-то широкую спину; ему не хотелось говорить с этими людями, да и
ни с кем не хотелось, в нем все пышнее расцветали свои, необыкновенно торжественные, звучные
слова.
«В ней действительно есть много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», — нашел он подходящие
слова. «Завтра уедет…» — скучно подумал он, допил вино, встал и подошел к окну. Над городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен был сознаться, что
ни одна из женщин не возбуждала в нем такого волнения, как эта — рыжая. Было что-то обидное в том, что неиспытанное волнение это возбуждала женщина, о которой он думал не лестно для нее.
Хотелось, чтоб ее речь, монотонная — точно осенний дождь, перестала звучать, но Варвара украшалась
словами еще минут двадцать, и Самгин не поймал среди них
ни одной мысли, которая не была бы знакома ему. Наконец она ушла, оставив на столе носовой платок, от которого исходил запах едких духов, а он отправился в кабинет разбирать книги, единственное богатство свое.
Нередко Самгин находил его рассказы чрезмерно, неряшливо откровенными, и его очень удивляло, что, хотя Безбедов не щадил себя, все же в
словах его нельзя было уловить
ни одной ноты сожаления о неудавшейся жизни.
Самгин видел, что пальцы Таисьи побелели, обескровились, а лицо неестественно вытянулось. В комнате было очень тихо, точно все уснули, и не хотелось смотреть
ни на кого, кроме этой женщины, хотя слушать ее рассказ было противно, свистящие
слова возбуждали чувство брезгливости.
Дня через два она встретила Самгина в магазине
словами, в которых он не уловил
ни сожаления,
ни злобы...
Ехать пришлось недолго; за городом, на огородах, Захарий повернул на узкую дорожку среди заборов и плетней, к двухэтажному деревянному дому; окна нижнего этажа были частью заложены кирпичом, частью забиты досками, в окнах верхнего не осталось
ни одного целого стекла, над воротами дугой изгибалась ржавая вывеска, но еще хорошо сохранились
слова: «Завод искусственных минеральных вод».
Он оставил Самгина в состоянии неиспытанно тяжелой усталости, измученным напряжением, в котором держал его Тагильский. Он свалился на диван, закрыл глаза и некоторое время, не думая
ни о чем, вслушивался в смысл неожиданных
слов — «актер для себя», «игра с самим собой». Затем, постепенно и быстро восстановляя в памяти все сказанное Тагильским за три визита, Самгин попробовал успокоить себя...
«
Ни Фаусты,
ни Дон-Кихоты, — думал он и замедлил шаг, доставая папиросу, взвешивая
слова Тагильского о Кутузове: — Новый тип русского интеллигента?»
— Что же —
слова? — вздохнув, возразил старик. —
Слово, как его
ни скажи, оно так и останется
словом.
Обнаруживая свою невещественность, оно бесследно исчезало в потоках горячих речей, в дыме
слов, не оставляя по себе
ни пепла,
ни золы.