Неточные совпадения
Каламбур явился сам собою, внезапно и заставил Клима рассмеяться, а Борис, неестественно всхрапнув, широко размахнувшись, ударил его по щеке, раз, два, а затем пинком сбил его с
ног и стремглав убежал, дико воя на
бегу.
Клим обнял его за талию, удержал на
ногах и повел. Это было странно: Макаров мешал идти, толкался, но шагал быстро, он почти
бежал, а шли до ворот дома мучительно долго. Он скрипел зубами, шептал, присвистывая...
И, оставив Клима, она
побежала к роялю, а Нехаева, небрежно кивнув головою, подобрала тоненькие
ноги и прикрыла их подолом платья. Клим принял это как приглашение сесть рядом с нею.
Взлетела в воздух широкая соломенная шляпа, упала на землю и покатилась к
ногам Самгина, он отскочил в сторону, оглянулся и вдруг понял, что он
бежал не прочь от катастрофы, как хотел, а задыхаясь, стоит в двух десятках шагов от безобразной груды дерева и кирпича; в ней вздрагивают, покачиваются концы досок, жердей.
У Клима задрожали
ноги, он присел на землю, ослепленно мигая, пот заливал ему глаза; сорвав очки, он смотрел, как во все стороны
бегут каменщики, плотники и размахивают руками.
Подскакал офицер и, размахивая рукой в белой перчатке, закричал на Инокова, Иноков присел, осторожно положил человека на землю, расправил руки,
ноги его и снова
побежал к обрушенной стене; там уже копошились солдаты, точно белые, мучные черви, туда осторожно сходились рабочие, но большинство их осталось сидеть и лежать вокруг Самгина; они перекликались излишне громко, воющими голосами, и особенно звонко, по-бабьи звучал один голос...
Пред глазами его вставал подарок Нехаевой — репродукция с картины Рошгросса: «Погоня за счастьем» — густая толпа людей всех сословий, сбивая друг друга с
ног,
бежит с горы на край пропасти.
Сунув извозчику деньги, он почти
побежал вслед женщине, чувствуя, что портфель под мышкой досадно мешает ему, он вырвал его из-под мышки и понес, как носят чемоданы. Никонова вошла во двор одноэтажного дома, он слышал топот ее
ног по дереву, вбежал во двор, увидел три ступени крыльца.
— Надо
бежать, уходить, — кричал Самгин Туробоеву, крепко прижимаясь к забору, не желая, чтоб Туробоев заметил, как у него дрожат
ноги. В нем отчаянно кричало простое слово: «Зачем? Зачем?», и, заглушая его, он убеждал окружающих...
На Неве было холоднее, чем на улицах, бестолково метался ветер, сдирал снег, обнажая синеватые лысины льда, окутывал
ноги белым дымом. Шли быстро, почти
бегом, один из рабочих невнятно ворчал, коротконогий, оглянувшись на него раза два, произнес строго, храбрым голосом...
«Это — убитый, мертвый», — мелькнула догадка, и Самгин упал, его топтали
ногами, перескакивали через него, он долго катился и полз, прежде чем удалось подняться на
ноги и снова
бежать.
Солдат упал вниз лицом, повернулся на бок и стал судорожно щупать свой живот. Напротив, наискось, стоял у ворот такой же маленький зеленоватый солдатик, размешивал штыком воздух, щелкая затвором, но ружье его не стреляло. Николай, замахнувшись ружьем, как палкой,
побежал на него; солдат, выставив вперед левую
ногу, вытянул ружье, стал еще меньше и крикнул...
Кто-то охнул, странным звуком, точно рыгая, — рябой дико выругался, пнул Самгина в бок
ногою и
побежал, за ним, как тень его, бросился еще кто-то.
— Вы хотели немножко революции? Ну, так вы будете иметь очень много революции, когда поставите мужиков на
ноги и они
побегут до самых крайних крайностей и сломит вам голову и себе тоже.
Он чувствовал себя физически измятым борьбой против толпы своих двойников, у него тупо болела поясница и ныли мускулы
ног, как будто он в самом деле долго
бежал.
Пустынная улица вывела Самгина на главную, — обе они выходили под прямым углом на площадь; с площади ворвалась пара серых лошадей, покрытых голубой сеткой; они блестели на солнце, точно смазанные маслом, и выкидывали
ноги так гордо, красиво, что Самгин приостановился, глядя на их быстрый парадный
бег.
Пара серых лошадей
бежала уже далеко, а за ними, по снегу, катился кучер; одна из рыжих, неестественно вытянув шею, шла на трех
ногах и хрипела, а вместо четвертой в снег упиралась толстая струя крови; другая лошадь скакала вслед серым, — ездок обнимал ее за шею и кричал; когда она задела боком за столб для афиш, ездок свалился с нее, а она, прижимаясь к столбу, скрипуче заржала.
Тетушка, остановясь, позвала его, он быстро
побежал вперед, а Самгин, чувствуя себя лишним, свернул на боковую дорожку аллеи, — дорожка тянулась между молодых сосен куда-то вверх. Шел Самгин медленно, смотрел под
ноги себе и думал о том, какие странные люди окружают Марину: этот кучер, Захарий, Безбедов…
— Вы слышите? Не позволяют давать телеграмм! Я —
бежал, скочил, может быть, ломал
ногу, они меня схватали, тащили здесь — заткнули дверь этим!
Он схватил Самгина за руку, быстро свел его с лестницы, почти
бегом протащил за собою десятка три шагов и, посадив на ворох валежника в саду, встал против, махая в лицо его черной полою поддевки, открывая мокрую рубаху, голые свои
ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные глаза, — казалось, что и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
— Важный ты стал, значительная персона, — вздохнул Дронов. — Нашел свою тропу… очевидно. А я вот все болтаюсь в своей петле. Покамест — широка, еще не давит. Однако беспокойно. «Ты на гору, а черт — за
ногу». Тоська не отвечает на письма — в чем дело? Ведь — не
бежала же? Не умерла?
Все люди проснулись, вскочили на
ноги, толкая друг друга,
побежали к дверям.
Самгин шагал мимо его, ставил
ногу на каблук, хлопал подошвой по полу, согревая
ноги, и ощущал, что холод растекается по всему телу. Старик рассказывал: работали они в Польше на «Красный Крест», строили бараки, подрядчик — проворовался,
бежал, их порядили продолжать работу поденно, полтора рубля в день.