Неточные совпадения
Клим подошел к дяде, поклонился, протянул руку и
опустил ее: Яков Самгин, держа
в одной руке стакан с водой, пальцами другой скатывал из бумажки шарик и, облизывая губы, смотрел
в лицо племянника неестественно блестящим взглядом серых глаз с опухшими веками. Глотнув воды, он поставил стакан на стол, бросил бумажный шарик на пол и, пожав руку племянника темной, костлявой рукой, спросил глухо...
Она уже не шептала, голос ее звучал довольно громко и был насыщен гневным пафосом.
Лицо ее жестоко исказилось, напомнив Климу колдунью с картинки из сказок Андерсена. Сухой блеск глаз горячо щекотал его
лицо, ему показалось, что
в ее взгляде горит чувство злое и мстительное. Он
опустил голову, ожидая, что это странное существо
в следующую минуту закричит отчаянным криком безумной докторши Сомовой...
Айно шла за гробом одетая
в черное, прямая, высоко подняв голову,
лицо у нее было неподвижное, протестующее, но она не заплакала даже и тогда, когда гроб
опустили в яму, она только приподняла плечи и согнулась немного.
— Домой, это…? Нет, — решительно ответил Дмитрий,
опустив глаза и вытирая ладонью мокрые усы, — усы у него загибались
в рот, и это очень усиливало добродушное выражение его
лица. — Я, знаешь, недолюбливаю Варавку. Тут еще этот его «Наш край», — прескверная газетка! И — черт его знает! — он как-то садится на все, на дома, леса, на людей…
Самгин ошеломленно
опустил руки, пальто упало на пол, путаясь
в нем ногами, он налил
в стакан воды, подал ей порошок, наклонился над ее
лицом.
Лютов видел, как еще двое людей стали поднимать гроб на плечо Игната, но человек
в полушубке оттолкнул их, а перед Игнатом очутилась Алина; обеими руками, сжав кулаки, она ткнула Игната
в лицо, он мотнул головою, покачнулся и медленно
опустил гроб на землю. На какой-то момент люди примолкли. Мимо Самгина пробежал Макаров, надевая кастет на пальцы правой руки.
«Общественные инстинкты» он проговорил гнусаво,
в нос и сморщив
лицо, затем,
опустив руки на затылок, спросил с негодованием...
Самгин чувствовал себя
в потоке мелких мыслей, они проносились, как пыльный ветер по комнате,
в которой открыты окна и двери. Он подумал, что
лицо Марины мало подвижно, яркие губы ее улыбаются всегда снисходительно и насмешливо; главное
в этом
лице — игра бровей, она поднимает и
опускает их, то — обе сразу, то — одну правую, и тогда левый глаз ее блестит хитро. То, что говорит Марина, не так заразительно, как мотив: почему она так говорит?
Он нехорошо возбуждался. У него тряслись плечи, он совал голову вперед, желтоватое рыхлое
лицо его снова окаменело, глаза ослепленно мигали, губы, вспухнув, шевелились, красные, неприятно влажные. Тонкий голос взвизгивал, прерывался,
в словах кипело бешенство. Самгин, чувствуя себя отвратительно, даже
опустил голову, чтоб не видеть пред собою противную дрожь этого жидкого тела.
«Уши надрать мальчишке», — решил он. Ему, кстати, пора было идти
в суд, он оделся, взял портфель и через две-три минуты стоял перед мальчиком, удивленный и уже несколько охлажденный, — на смуглом
лице брюнета весело блестели странно знакомые голубые глаза. Мальчик стоял,
опустив балалайку, держа ее за конец грифа и раскачивая, вблизи он оказался еще меньше ростом и тоньше. Так же, как солдаты, он смотрел на Самгина вопросительно, ожидающе.
Неточные совпадения
Увидав мужа, она
опустила руку
в ящик шифоньерки, будто отыскивая что-то, и оглянулась на него, только когда он совсем вплоть подошел к ней. Но
лицо ее, которому она хотела придать строгое и решительное выражение, выражало потерянность страдание.
Когда затихшего наконец ребенка
опустили в глубокую кроватку и няня, поправив подушку, отошла от него, Алексей Александрович встал и, с трудом ступая на цыпочки, подошел к ребенку. С минуту он молчал и с тем же унылым
лицом смотрел на ребенка; но вдруг улыбка, двинув его волоса и кожу на лбу, выступила ему на
лицо, и он так же тихо вышел из комнаты.
Он знал очень хорошо, что
в глазах этих
лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее
в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой,
опустил бинокль и посмотрел на кузину.
Смотрю:
в прохладной тени его свода, на каменной скамье сидит женщина,
в соломенной шляпке, окутанная черной шалью,
опустив голову на грудь; шляпка закрывала ее
лицо.
Любочка,
в черном платьице, обшитом плерезами, вся мокрая от слез,
опустила головку, изредка взглядывала на гроб, и
лицо ее выражало при этом только детский страх.