Неточные совпадения
— Любовь тоже требует героизма. А я — не могу
быть героиней. Варвара — может. Для нее любовь — тоже театр. Кто-то, какой-то невидимый
зритель спокойно любуется тем, как мучительно любят люди, как они хотят любить. Маракуев говорит, что
зритель — это природа. Я — не понимаю… Маракуев тоже, кажется, ничего не понимает, кроме того, что любить — надо.
В зеркале Самгин видел, что музыку делает в углу маленький черный человечек с взлохмаченной головой игрушечного чертика; он судорожно изгибался на стуле, хватал клавиши длинными пальцами, точно лапшу месил, музыку плохо слышно
было сквозь топот и шарканье ног, смех, крики, говор
зрителей; но
был слышен тревожный звон хрустальных подвесок двух люстр.
Самгин видел, как под напором
зрителей пошатывается стена городовых, он уже хотел выбраться из толпы, идти назад, но в этот момент его потащило вперед, и он очутился на площади, лицом к лицу с полицейским офицером, офицер
был толстый, скреплен ремнями, как чемодан, а лицом очень похож на редактора газеты «Наш край».
После Ходынки и случая у манежа Самгин особенно избегал скопления людей, даже публика в фойе театров
была неприятна ему; он инстинктивно держался ближе к дверям, а на улицах, видя толпу
зрителей вокруг какого-то несчастия или скандала, брезгливо обходил людей стороной.
Ему казалось, что некоторые из них, очень многие, может
быть — большинство, смотрят на него и на толпу
зрителей, среди которых он стоит, также снисходительно, равнодушно, усмешливо, дерзко и угрюмо, а в общем глазами совершенно чужих людей, теми же глазами, как смотрят на них люди, окружающие его, Самгина.
Рабочих уже много
было среди
зрителей, они откалывались от своих и, останавливаясь у музея, старались забиться поглубже в публику.
В бессвязном говоре
зрителей и в этой тревожной воркотне Самгин улавливал клочья очень знакомых ему и даже близких мыслей, но они
были так изуродованы, растрепаны, так легко заглушались шарканьем ног, что Клим подумал с негодованием...
— Рабочие и о нравственном рубле слушали молча, покуривают, но не смеются, — рассказывала Татьяна, косясь на Сомову. — Вообще там, в разных местах, какие-то люди собирали вокруг себя небольшие группы рабочих, уговаривали.
Были и бессловесные
зрители; в этом качестве присутствовал Тагильский, — сказала она Самгину. — Я очень боялась, что он меня узнает. Рабочие узнавали сразу: барышня! И посматривают на меня подозрительно… Молодежь пробовала в царь-пушку залезать.
— Мне кажется, что многие из толпы
зрителей чувствовали себя предаваемыми, то
есть довольно определенно выражали свой протест против заигрывания с рабочими. Это, конечно, инстинктивное…
— Заслуживает. А ты хочешь показать, что способен к ревности? — небрежно спросила она. — Кумов — типичный
зритель. И любит вспоминать о Спинозе, который наслаждался, изучая жизнь пауков. В нем, наконец,
есть кое-что общее с тобою… каким ты
был…
Пошли не в ногу, торжественный мотив марша звучал нестройно, его заглушали рукоплескания и крики
зрителей, они торчали в окнах домов, точно в ложах театра, смотрели из дверей, из ворот. Самгин покорно и спокойно шагал в хвосте демонстрации, потому что она направлялась в сторону его улицы. Эта пестрая толпа молодых людей
была в его глазах так же несерьезна, как манифестация союзников. Но он невольно вздрогнул, когда красный язык знамени исчез за углом улицы и там его встретил свист, вой, рев.
И обидно
было, что красиво разрисованные Козловым хозяева узких переулков, тихоньких домиков, люди, устойчивой жизнью которых Самгин когда-то любовался, теперь ведут себя как равнодушные
зрители опасных безумств.
Мелькали — и не редко — лица, нахмуренные угрюмо, даже грозно, и почти не заметны
были физиономии профессиональных
зрителей, — людей, которые одинаково равнодушно смотрят на свадьбы, похороны, на парады войск и на арестантов, отправляемых в Сибирь.
Неточные совпадения
И кучки и одинокие пешеходы стали перебегать с места на место, чтобы лучше видеть. В первую же минуту собранная кучка всадников растянулась, и видно
было, как они по два, по три и один за другим близятся к реке. Для
зрителей казалось, что они все поскакали вместе; но для ездоков
были секунды разницы, имевшие для них большое значение.
—
Есть две стороны, — продолжал снова Алексей Александрович, — исполнителей и
зрителей; и любовь к этим зрелищам
есть вернейший признак низкого развития для
зрителей, я согласен, но…
Но там, где Мельпомены бурной // Протяжный раздается вой, // Где машет мантией мишурной // Она пред хладною толпой, // Где Талия тихонько дремлет // И плескам дружеским не внемлет, // Где Терпсихоре лишь одной // Дивится
зритель молодой // (Что
было также в прежни леты, // Во время ваше и мое), // Не обратились на нее // Ни дам ревнивые лорнеты, // Ни трубки модных знатоков // Из лож и кресельных рядов.
Мои богини! что вы? где вы? // Внемлите мой печальный глас: // Всё те же ль вы? другие ль девы, // Сменив, не заменили вас? // Услышу ль вновь я ваши хоры? // Узрю ли русской Терпсихоры // Душой исполненный полет? // Иль взор унылый не найдет // Знакомых лиц на сцене скучной, // И, устремив на чуждый свет // Разочарованный лорнет, // Веселья
зритель равнодушный, // Безмолвно
буду я зевать // И о
былом воспоминать?
Я выделывал ногами самые забавные штуки: то, подражая лошади, бежал маленькой рысцой, гордо поднимая ноги, то топотал ими на месте, как баран, который сердится на собаку, при этом хохотал от души и нисколько не заботился о том, какое впечатление произвожу на
зрителей, Сонечка тоже не переставала смеяться: она смеялась тому, что мы кружились, взявшись рука за руку, хохотала, глядя на какого-то старого барина, который, медленно поднимая ноги, перешагнул через платок, показывая вид, что ему
было очень трудно это сделать, и помирала со смеху, когда я вспрыгивал чуть не до потолка, чтобы показать свою ловкость.