Неточные совпадения
— Подумай:
половина женщин и мужчин земного шара в эти минуты любят
друг друга, как мы с тобой, сотни тысяч рождаются для любви, сотни тысяч умирают, отлюбив. Милый, неожиданный…
И, подтверждая свою любовь к истории, он неплохо рассказывал, как талантливейший Андреев-Бурлак пропил перед спектаклем костюм, в котором он должен был играть Иудушку Головлева, как пил Шуйский, как Ринна Сыроварова в пьяном виде не могла понять, который из трех мужчин ее муж.
Половину этого рассказа, как и большинство
других, он сообщал шепотом, захлебываясь словами и дрыгая левой ногой. Дрожь этой ноги он ценил довольно высоко...
Пусть даже
половина людей погибнет, сойдет с ума, только бы
другая вылечилась от пошлой бессмысленности жизни.
— Вы этим — не беспокойтесь, я с юных лет пьян и в
другом виде не помню, когда жил. А в этом —
половине лучших московских кухонь известен.
Теперь, когда попу, точно на смех, грубо остригли космы на голове и бороду, — обнаружилось раздерганное, темненькое, почти синее лицо, черные зрачки, застывшие в синеватых, масляных белках, и большой нос, прямой, с узкими ноздрями, и сдвинутый влево, отчего одна
половина лица казалась больше
другой.
Он начал цинически, бешено ругаться, пристукивая кулаком по ручке дивана, но делал он все это так, точно бесилась только
половина его, потому что Самгин видел: мигая одним глазом,
другим Лютов смотрит на него.
— Состязание жуликов. Не зря, брат, московские жулики славятся. Как Варвару нагрели с этой идиотской закладной, черт их души возьми! Не брезглив я, не злой человек, а все-таки, будь моя власть, я бы
половину московских жителей в Сибирь перевез, в Якутку, в Камчатку, вообще — в глухие места. Пускай там, сукины дети, жрут
друг друга — оттуда в Европы никакой вопль не долетит.
Жил он в маленькой, сильно покосившейся набок избушке, у которой одно окно было закрыто ставнем, а
половина другого была заклеена частью синей сахарной бумагой, частью пузырем; издали эта избушка сильно походила на физиономию пьяницы, которую с жестокого похмелья повело набок, один глаз залеплен пластырем, другой сильно подбит.
Взъяренный, // на заседание // врываюсь лавиной, // дикие проклятья доро́гой изрыгая. // И вижу: // сидят людей половины. // О дьявольщина! // Где же
половина другая? // «Зарезали! // Убили!» // Мечусь, оря́. // От страшной картины свихнулся разум. // И слышу // спокойнейший голосок секретаря: // «Они на двух заседаниях сразу. // В день // заседаний на двадцать // надо поспеть нам. // Поневоле приходится раздвояться. // До пояса здесь, // а остальное // там».
Много ли, мало ли времени прошло с тех пор, как я был свидетелем разлуки Христи с Сержем, но у нас в доме никогда не говорили об этом человеке, и я ни разу не слыхал, чтобы сама Христя произносила его имя. Прошел год и
половина другого, как вдруг я однажды неожиданно услыхал в канцелярии, что племянник моего генерала женится на одной очень богатой девушке из довольно знатной фамилии.
Неточные совпадения
Бросились они все разом в болото, и больше
половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на
другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не надо!
— Ведь вот, — говорил Катавасов, по привычке, приобретенной на кафедре, растягивая свои слова, — какой был способный малый наш приятель Константин Дмитрич. Я говорю про отсутствующих, потому что его уж нет. И науку любил тогда, по выходе из университета, и интересы имел человеческие; теперь же одна
половина его способностей направлена на то, чтоб обманывать себя, и
другая — чтоб оправдывать этот обман.
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать, дают только пять с
половиной рублей, а денег больше взять неоткудова.
Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что дело ее всё еще не было сделано.
Я сделался нравственным калекой: одна
половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, — тогда как
другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее
половины; но вы теперь во мне разбудили воспоминание о ней, и я вам прочел ее эпитафию.
Даже председатель дал приказание из пошлинных денег взять с него только
половину, а
другая, неизвестно каким образом, отнесена была на счет какого-то
другого просителя.