Неточные совпадения
Он считал товарищей глупее себя, но в то же время видел, что оба они талантливее, интереснее его. Он знал, что мудрый
поп Тихон
говорил о Макарове...
— Это — Ржига. И —
поп. Вредное влияние будто бы. И вообще —
говорит — ты, Дронов, в гимназии явление случайное и нежелательное. Шесть лет учили, и — вот… Томилин доказывает, что все люди на земле — случайное явление.
— Н’нет, не жирно. А
говорили про него — р’радикал. Вы, коллега, не из Новгорода? Нет? Ну, все равно, будемте знакомы —
Попов, Николай.
Не нравилась ему игла Петропавловской крепости и ангел, пронзенный ею; не нравилась потому, что об этой крепости
говорили с почтительной ненавистью к ней, но порою в ненависти звучало что-то похожее на зависть: студент
Попов с восторгом называл крепость...
— У нас есть варварская жадность к мысли, особенно — блестящей, это напоминает жадность дикарей к стеклянным бусам, —
говорил Туробоев, не взглянув на Лютова, рассматривая пальцы правой руки своей. — Я думаю, что только этим можно объяснить такие курьезы, как вольтерианцев-крепостников, дарвинистов —
поповых детей, идеалистов из купечества первой гильдии и марксистов этого же сословия.
— Я думаю, что это не серьезно, — очень ласково и утешительно
говорила Спивак. — Арестован знакомый Дмитрия Ивановича, учитель фабричной школы, и брат его, студент
Попов, — кажется, это и ваш знакомый? — спросила она Клима.
— Вот такой — этот настоящий русский, больше, чем вы обе, — я так думаю. Вы помните «Золотое сердце» Златовратского! Вот! Он удивительно
говорил о начальнике в тюрьме, да! О, этот может много делать! Ему будут слушать, верить, будут любить люди. Он может… как
говорят? — может утешивать. Так? Он — хороший
поп!
Сталкиваясь с купцами, мещанами,
попами, он находил, что эти люди вовсе не так свирепо жадны и глупы, как о них пишут и
говорят, и что их будто бы враждебное отношение ко всяким новшествам, в сущности, здоровое недоверие людей осторожных.
— Не понимаю. Был у немцев такой пастор… Штекер, кажется, но — это не похоже. А впрочем, я плохо осведомлен, может, и похоже. Некоторые… знатоки дела
говорят: повторение опыта Зубатова, но в размерах более грандиозных. Тоже как будто неверно. Во всяком случае — замечательно! Я как раз еду на проповедь
попа, — не хотите ли?
— Я
говорил:
попу нельзя верить!
— А — что? Ты — пиши! — снова топнул ногой
поп и схватился руками за голову, пригладил волосы: — Я — имею право! — продолжал он, уже не так громко. — Мой язык понятнее для них, я знаю, как надо с ними
говорить. А вы, интеллигенты, начнете…
Самгин старался выдержать тон объективного свидетеля, тон человека, которому дорога только правда, какова бы она ни была. Но он сам слышал, что
говорит озлобленно каждый раз, когда вспоминает о царе и Гапоне. Его мысль невольно и настойчиво описывала восьмерки вокруг царя и
попа, густо подчеркивая ничтожество обоих, а затем подчеркивая их преступность. Ему очень хотелось напугать людей, и он делал это с наслаждением.
— Хороним с участием всех сословий. Уговаривал ломовика — отвези! «Ну вас,
говорит, к богу, с покойниками!» И
поп тоже — уголовное преступление, а? Скотина. Н-да, разыгрывается штучка… сложная! Алина, конечно, не дойдет… Какое сердце, Самгин? Жестоко честное сердце у нее. Ты, сухарь, интеллектюэль, не можешь оценить. Не поймешь. Интеллектюэль, — словечко тоже! Эх вы… Тю…
— Вот! От этого. Я понимаю, когда ненавидят полицию,
попов, ну — чиновников, а он — всех! Даже Мотю, горничную, ненавидел; я жила с ней, как с подругой, а он
говорил: «Прислуга — стесняет, ее надобно заменить машинами». А по-моему, стесняет только то, чего не понимаешь, а если поймешь, так не стесняет.
—
Поп крест продал, вещь — хорошая, старинное немецкое литье.
Говорит: в земле нашел. Врет, я думаю. Мужики, наверное, в какой-нибудь усадьбе со стены сняли.
«Зачем этой здоровой, грудастой и, конечно, чувственной женщине именно такое словесное облачение? — размышлял Самгин. — Было бы естественнее и достоверней, если б она вкусным своим голосом
говорила о боге церковном, боге
попов, монахов, деревенских баб…»
Попов начал
говорить лениво, а кончил возбужденно всхрапывая и таким тоном, как будто он сам и есть замечательная бестия.
— В болотном нашем отечестве мы, интеллигенты, поставлены в трудную позицию, нам приходится внушать промышленной буржуазии азбучные истины о ценности науки, —
говорил Попов. — А мы начали не с того конца. Вы — эсдек?
Надо брать пример с немцев, у них рост социализма идет нормально, путем отбора лучших из рабочего класса и включения их в правящий класс, —
говорил Попов и, шагнув, задел ногой ножку кресла, потом толкнул его коленом и, наконец, взяв за спинку, отставил в сторону.
Вышла она впереди
Попова, не сняв шляпку и
говоря...
Самгин выпрямился, строго, через очки взглянул в лицо Бердникова, — оно расплывалось, как бы таяло в благодушной улыбке. Казалось, что толстяк пропустил вопрос
Попова мимо своих ушей. Покачнувшись в сторону Самгина, весело
говорил...
— Великий мастер празднословия, — лениво, однако с явной досадой сказал
Попов, наливая Климу красного вина. — Вы имейте в виду: ему дорого не то, что он
говорит, а то — как!
Самгину подумалось, что настал момент, когда можно бы заговорить с Бердниковым о Марине, но мешал
Попов, — в его настроении было что-то напряженное, подстерегающее, можно было думать, что он намерен затеять какой-то деловой разговор, а Бердников не хочет этого, потому и
говорит так много, почти непрерывно. Вот
Попов угрюмо пробормотал что-то о безответственности, — толстый человек погладил ладонями бескостное лицо свое и заговорил более звонко, даже как бы ехидно...
— Будет вам! Едемте кататься, — устало предложил
Попов, а Бердников, особенно ласково глядя в лицо Самгина,
говорил...
— Черт знает что вы
говорите, — проворчал
Попов.
Самгин слушал рассеянно и пытался окончательно определить свое отношение к Бердникову. «
Попов, наверное, прав: ему все равно, о чем
говорить». Не хотелось признать, что некоторые мысли Бердникова новы и завидно своеобразны, но Самгин чувствовал это. Странно было вспомнить, что этот человек пытался подкупить его, но уже являлись мотивы, смягчающие его вину.
Он поискал определения и не нашел.
Попов коснулся пальцем его колена,
говоря...
Самгин отметил: человек этот стал серьезнее и симпатичней
говорить после того, как исчез
Попов.
— Знаком я с нею лет семь. Встретился с мужем ее в Лондоне. Это был тоже затейливых качеств мужичок. Не без идеала. Торговал пенькой, а хотелось ему заняться каким-нибудь тонким делом для утешения души. Он был из таких, у которых душа вроде опухоли и — чешется. Все с квакерами и вообще с английскими
попами вожжался. Даже и меня в это вовлекли, но мне показалось, что
попы английские, кроме портвейна, как раз ничего не понимают, а о боге
говорят — по должности, приличия ради.
Помычав и чем-то обрадованный,
Попов вытащил из кармана жилета сигару, выкатил глаза,
говоря...
Самгин, прихлебывая вино, ожидал, когда инженер начнет извиняться за поведение Бердникова. Конечно, он пришел по поручению толстяка с этой целью.
Попов начал
говорить так же возбужденно, как при первой встрече. Держа в одной руке сигару, в другой стакан вина, он
говорил, глядя на Самгина укоризненно...
Когда низенький, толстый
поп, в ризе, надетой поверх мехового пальто, начал торопливо
говорить и так же поспешно запел дьячок, женщины не пошевелились, как будто они замерзли.
— Я деревню знаю, знаю, что
говорили ваши на выборах в Думу, — оглушительно гремел Хотяинцев. — Вы соображаете, почему у вас оказалось так много
попов? Ага!
— Работаю вчетвером: Ногайцев,
Попов, инженер, — он тебя знает, — и Заусайлов, тоже инженер, «техническая контора Заусайлов и
Попов». Люди — хоть куда! Эдакая, знаешь, богема промышленности, веселый народ! А ты — земгусар? Ну, как на фронте, а? Слушай, — идем ужинать!
Поговорим, а?