Неточные совпадения
Но парень неутомимо выл, визжал, кухня наполнилась окриками студента, сердитыми возгласами Насти, непрерывной болтовней дворника. Самгин стоял, крепко прислонясь к стене, и
смотрел на винтовку; она лежала
на плите, а штык высунулся за плиту и потел в
пару самовара под ним, — с конца штыка падали светлые капли.
— Наклонив голову, она
смотрела на Самгина исподлобья, очки ее съехали почти
на кончик носа, и казалось, что
на лице ее две
пары разноцветных глаз.
Пара темно-бронзовых, монументально крупных лошадей важно катила солидное ландо: в нем — старуха в черном шелке, в черных кружевах
на седовласой голове, с длинным, сухим лицом; голову она держала прямо, надменно, серенькие пятна глаз
смотрели в широкую синюю спину кучера, рука в перчатке держала золотой лорнет. Рядом с нею благодушно улыбалась, кивая головою, толстая дама, против них два мальчика, тоже неподвижные и безличные, точно куклы.
Она величественно отошла в угол комнаты, украшенный множеством икон и тремя лампадами, села к столу,
на нем буйно кипел самовар, исходя обильным
паром, блестела посуда, комнату наполнял запах лампадного масла, сдобного теста и меда. Самгин с удовольствием присел к столу, обнял ладонями горячий стакан чая. Со стены, сквозь запотевшее стекло,
на него
смотрело лицо бородатого царя Александра Третьего, а под ним картинка: овечье стадо пасет благообразный Христос, с длинной палкой в руке.
Неточные совпадения
Я стал
смотреть кругом:
на волнующиеся поля спелой ржи,
на темный
пар,
на котором кое-где виднелись соха, мужик, лошадь с жеребенком,
на верстовые столбы, заглянул даже
на козлы, чтобы узнать, какой ямщик с нами едет; и еще лицо мое не просохло от слез, как мысли мои были далеко от матери, с которой я расстался, может быть, навсегда.
Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом
смотрел, как ее ворочают две служанки;
на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и
пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню.
С разинутыми ртами
смотрели они, как мчится сама собою машинка, испуская
пар; играли для них
на маленьких органах, наконец, гремела наша настоящая музыка.
Она с соболезнованием
смотрела теперь
на ту каторжную жизнь, которую вели в первых комнатах бледные, с худыми руками прачки, из которых некоторые уже были чахоточные, стирая и гладя в тридцатиградусном мыльном
пару с открытыми летом и зимой окнами, и ужасалась мысли о том, что и она могла поступить в эту каторгу.
Вот и карты розданы. Взял дед свои в руки —
смотреть не хочется, такая дрянь: хоть бы
на смех один козырь. Из масти десятка самая старшая,
пар даже нет; а ведьма все подваливает пятериками. Пришлось остаться дурнем! Только что дед успел остаться дурнем, как со всех сторон заржали, залаяли, захрюкали морды: «Дурень! дурень! дурень!»