Неточные совпадения
Когда дети играли на дворе, Иван Дронов отверженно
сидел на ступенях крыльца
кухни, упираясь локтями
в колена, а скулами о ладони, и затуманенными глазами наблюдал игры барчат. Он радостно взвизгивал, когда кто-нибудь падал или, ударившись, морщился от боли.
В кухне на полу, пред большим тазом,
сидел голый Диомидов, прижав левую руку ко груди, поддерживая ее правой. С мокрых волос его текла вода, и казалось, что он тает, разлагается. Его очень белая кожа была выпачкана калом, покрыта синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом правой руки он зачерпнул горсть воды, плеснул ее на лицо себе, на опухший глаз; вода потекла по груди, не смывая с нее темных пятен.
Самгин, не ответив, пошел
в кухню и спросил у Анфимьевны чего-нибудь закусить, а когда он возвратился
в столовую, Варвара,
сидя в углу дивана, упираясь подбородком
в колени, сказала...
Так, с поднятыми руками, она и проплыла
в кухню. Самгин, испуганный ее шипением, оскорбленный тем, что она заговорила с ним на ты, постоял минуту и пошел за нею
в кухню. Она, особенно огромная
в сумраке рассвета,
сидела среди
кухни на стуле, упираясь
в колени, и по бурому, тугому лицу ее текли маленькие слезы.
Самгин пошел домой, — хотелось есть до колик
в желудке.
В кухне на столе горела дешевая, жестяная лампа, у стола
сидел медник, против него — повар, на полу у печи кто-то спал,
в комнате Анфимьевны звучали сдержанно два или три голоса. Медник говорил быстрой скороговоркой, сердито, двигая руками по столу...
Лампа, плохо освещая просторную
кухню, искажала формы вещей: медная посуда на полках приобрела сходство с оружием, а белая масса плиты — точно намогильный памятник.
В мутном пузыре света старики
сидели так, что их разделял только угол стола. Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар,
в пальто, застегнутом до подбородка,
сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку на колено, он прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие усы.
Как-то днем,
в стороне бульвара началась очень злая и частая пальба. Лаврушку с его чумазым товарищем послали посмотреть: что там? Минут через двадцать чумазый привел его
в кухню облитого кровью, — ему прострелили левую руку выше локтя. Голый до пояса, он
сидел на табурете, весь бок был
в крови, — казалось, что с бока его содрана кожа. По бледному лицу Лаврушки текли слезы, подбородок дрожал, стучали зубы. Студент Панфилов, перевязывая рану, уговаривал его...
Он быстро выпил стакан чаю, закурил папиросу и прошел
в гостиную, — неуютно, не прибрано было
в ней. Зеркало мельком показало ему довольно статную фигуру человека за тридцать лет, с бледным лицом, полуседыми висками и негустой острой бородкой. Довольно интересное и даже как будто новое лицо. Самгин оделся, вышел
в кухню, — там
сидел товарищ Яков, рассматривая синий ноготь на большом пальце голой ноги.
Сидели в большой полутемной комнате, против ее трех окон возвышалась серая стена, тоже изрезанная окнами. По грязным стеклам, по балконам и железной лестнице, которая изломанной линией поднималась на крышу, ясно было, что это окна
кухонь.
В одном углу комнаты рояль, над ним черная картина с двумя желтыми пятнами, одно изображало щеку и солидный, толстый нос, другое — открытую ладонь. Другой угол занят был тяжелым, черным буфетом с инкрустацией перламутром, буфет похож на соединение пяти гробов.
Рано утром она вычистила самовар, вскипятила его, бесшумно собрала посуду и,
сидя в кухне, стала ожидать, когда проснется Николай. Раздался его кашель, и он вошел в дверь, одной рукой держа очки, другой прикрывая горло. Ответив на его приветствие, она унесла самовар в комнату, а он стал умываться, расплескивая на пол воду, роняя мыло, зубную щетку и фыркая на себя.
Неточные совпадения
— Фу, как ты глуп иногда! Вчерашний хмель
сидит… До свидания; поблагодари от меня Прасковью Павловну свою за ночлег. Заперлась, на мой бонжур сквозь двери не ответила, а сама
в семь часов поднялась, самовар ей через коридор из
кухни проносили… Я не удостоился лицезреть…
В предместье мы опять очутились
в чаду китайской городской жизни; опять охватили нас разные запахи,
в ушах раздавались крики разносчиков, трещанье и шипенье
кухни, хлопанье на бумагопрядильнях. Ах, какая духота! вон, вон, скорей на чистоту, мимо интересных сцен! Однако ж я успел заметить, что у одной лавки купец, со всеми признаками неги,
сидел на улице, зажмурив глаза, а жена чесала ему седую косу. Другие у лавок ели, брились.
В их большом каменном доме было просторно и летом прохладно, половина окон выходила
в старый тенистый сад, где весной пели соловьи; когда
в доме
сидели гости, то
в кухне стучали ножами, во дворе пахло жареным луком — и это всякий раз предвещало обильный и вкусный ужин.
— А-ай! — закричала старушонка, но Мити и след простыл; он побежал что было силы
в дом Морозовой. Это именно было то время, когда Грушенька укатила
в Мокрое, прошло не более четверти часа после ее отъезда. Феня
сидела со своею бабушкой, кухаркой Матреной,
в кухне, когда вдруг вбежал «капитан». Увидав его, Феня закричала благим матом.
— Да, но и теперь хорошо, потому что готовится это хорошее; по крайней мере, тем и теперь очень хорошо, кто готовит его. Когда ты, Верочка, помогаешь кухарке готовить обед, ведь
в кухне душно, чадно, а ведь тебе хорошо, нужды нет, что душно и чадно? Всем хорошо
сидеть за обедом, но лучше всех тому, кто помогал готовить его: тому он вдвое вкуснее. А ты любишь сладко покушать, Верочка, — правда?