Неточные совпадения
Шляпы, зонтики, ночные колпаки, очки и клизмы — вот что изготовляется из чистой
мысли силою нашего тяготения к покою, порядку и равновесию.
Этот труд и эта щедрость внушали
мысль, что должен явиться человек необыкновенный, не только потому, что он — царь, а по предчувствию Москвой каких-то особенных
сил и качеств в нем.
Мысли были новые, чужие и очень тревожили, а отбросить их — не было
силы. Звон посуды, смех, голоса наполняли Самгина гулом, как пустую комнату, гул этот плавал сверху его размышлений и не мешал им, а хотелось, чтобы что-то погасило их. Сближались и угнетали воспоминания, все более неприязненные людям. Вот — Варавка, для которого все люди — только рабочая
сила, вот гладенький, чистенький Радеев говорит ласково...
— Моя
мысль проста: все имена злому даны
силою ненависти Адама к Еве, а источник ненависти — сознание, что подчиниться женщине — неизбежно.
— Надо поучиться, а то вы компрометируете
мысль, ту
силу, которая отводит человека от животного, но которой вы еще не умеете владеть…
— Хотите познакомиться с человеком почти ваших
мыслей? Пчеловод, сектант, очень интересный, книг у него много. Поживете в деревне, наберетесь
сил.
—
Мысль, что «сознание определяется бытием», — вреднейшая
мысль, она ставит человека в позицию механического приемника впечатлений бытия и не может объяснить, какой же
силой покорный раб действительности преображает ее? А ведь действительность никогда не была — и не будет! — лучше человека, он же всегда был и будет не удовлетворен ею.
Самгин шел тихо, как бы опасаясь расплескать на ходу все то, чем он был наполнен. Большую часть сказанного Кутузовым Клим и читал и слышал из разных уст десятки раз, но в устах Кутузова эти
мысли принимали как бы густоту и тяжесть первоисточника. Самгин видел пред собой Кутузова в тесном окружении раздраженных, враждебных ему людей вызывающе спокойным, уверенным в своей
силе, — как всегда, это будило и зависть и симпатию.
В том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового для себя, — обычная разноголосица среди людей, каждый из которых боится порвать свою веревочку, изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди строят мнения на фактах, но для того, чтоб не считаться с фактами. В конце концов жизнь творят не бунтовщики, а те, кто в эпохи смут накопляют
силы для жизни мирной. Придя домой, он записал свои
мысли, лег спать, а утром Анфимьевна, в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
«Возраст охлаждает чувство. Я слишком много истратил
сил на борьбу против чужих
мыслей, против шаблонов», — думал он, зажигая спичку, чтоб закурить новую папиросу. Последнее время он все чаще замечал, что почти каждая его
мысль имеет свою тень, свое эхо, но и та и другое как будто враждебны ему. Так случилось и в этот раз.
«Он делает не то, что все, а против всех. Ты делаешь, не веруя. Едва ли даже ты ищешь самозабвения. Под всею путаницей твоих размышлений скрыто живет страх пред жизнью, детский страх темноты, которую ты не можешь, не в
силах осветить. Да и
мысли твои — не твои. Найди, назови хоть одну, которая была бы твоя, никем до тебя не выражена?»
— Не знаком. Ну, так вот… Они учили, что Эон — безначален, но некоторые утверждали начало его в соборности мышления о нем, в стремлении познать его, а из этого стремления и возникла соприсущая Эону
мысль — Эннойя… Это — не разум, а
сила, двигающая разумом из глубины чистейшего духа, отрешенного от земли и плоти…
Затем он неожиданно подумал, что каждый из людей в вагоне, в поезде, в мире замкнут в клетку хозяйственных, в сущности — животных интересов; каждому из них сквозь прутья клетки мир виден правильно разлинованным, и, когда какая-нибудь
сила извне погнет линии прутьев, — мир воспринимается искаженным. И отсюда драма. Но это была чужая
мысль: «Чижи в клетках», — вспомнились слова Марины, стало неприятно, что о клетках выдумал не сам он.
— Вы очень много посвящаете
сил и времени абстракциям, — говорил Крэйтон и чистил ногти затейливой щеточкой. — Все, что мы знаем, покоится на том, чего мы никогда не будем знать. Нужно остановиться на одной абстракции. Допустите, что это — бог, и предоставьте цветным расам, дикарям тратить воображение на различные, более или менее наивные толкования его внешности, качеств и намерений. Нам пора привыкнуть к
мысли, что мы — христиане, и мы действительно христиане, даже тогда, когда атеисты.
Но он устал стоять, сел в кресло, и эта свободная всеразрешающая
мысль — не явилась, а раздражение осталось во всей
силе и вынудило его поехать к Варваре.
Самгин торопился изгнать их из памяти, и ему очень не хотелось ехать к себе, в гостиницу, опасался, что там эти холодные
мысли нападут на него с новой
силой.
Газеты большевиков раздражали его еще более сильно, раздражали и враждебно тревожили. В этих газетах он чувствовал явное намерение поссорить его с самим собою, ‹убедить его в безвыходности положения страны,› неправильности всех его оценок, всех навыков
мысли. Они действовали иронией, насмешкой, возмущали грубостью языка, прямолинейностью
мысли. Их материал освещался социальной философией, и это была «система фраз», которую он не в
силах был оспорить.
Он мог бы одинаково свободно и с равной
силой повторить любую
мысль, каждую фразу, сказанную любым человеком, но он чувствовал, что весь поток этих
мыслей требует ограничения в единую норму, включения в берега, в русло.
«Революция
силами дикарей. Безумие, какого никогда не знало человечество. И пред лицом врага. Казацкая мечта. Разин, Пугачев — казаки, они шли против Москвы как государственной организации, которая стесняла их анархическое своеволие. Екатерина правильно догадалась уничтожить Запорожье», — быстро думал он и чувствовал, что эти
мысли не могут утешить его.
Он знал, что его личный, житейский опыт формируется чужими словами, когда он был моложе, это обижало, тревожило его, но постепенно он привык не обращать внимания на это насилие слов, которые — казалось ему — опошляют подлинные его
мысли, мешают им явиться в отличных формах, в оригинальной
силе, своеобразном блеске.
Неточные совпадения
Мысль, что шагание бессрочно, что в идиоте таится какая-то
сила, которая цепенит умы, сделалась невыносимою.
Но на шестой день, когда кучер вернулся без него, она почувствовала, что уже не в
силах ничем заглушать
мысль о нем и о том, что он там делает.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и
мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка —
сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
― То-то и есть, ты взял чужую
мысль, отрезал от нее всё, что составляет ее
силу, и хочешь уверить, что это что-то новое, ― сказал Николай, сердито дергаясь в своем галстуке.
— Каждый член общества призван делать свойственное ему дело, — сказал он. — И люди
мысли исполняют свое дело, выражая общественное мнение. И единодушие и полное выражение общественного мнения есть заслуга прессы и вместе с тем радостное явление. Двадцать лет тому назад мы бы молчали, а теперь слышен голос русского народа, который готов встать, как один человек, и готов жертвовать собой для угнетенных братьев; это великий шаг и задаток
силы.