Неточные совпадения
«Человек — это система фраз, не более того. Конурки бога, — я глупо
сказал. Глупо. Но еще глупее московский бог в рубахе. И — почему сны в Орле приятнее снов в Петербурге? Ясно, что все эти
пошлости необходимы людям лишь для того, чтоб каждый мог отличить себя от других. В сущности — это мошенничество».
— Вероятно, драка, —
сказал Макаров и щелкнул пальцами по газете. — Какие
пошлости пишут…
— Тайна сия велика есть! — откликнулся Лютов, чокаясь с Алиной коньяком, а опрокинув рюмку в рот,
сказал, подмигнув: — Однако полагаю, что мы с тобою — единоверцы: оба верим в нирвану телесного и душевного благополучия. И — за веру нашу ненавидим себя; знаем: благополучие —
пошлость, Европа с Лютером, Кальвином, библией и всем, что не по недугу нам.
— Она
пошлости говорит, — сердито
сказал Самгин. — Это ей муж, купец, набил голову глупостями. — Где ты познакомилась с нею?
Слово «
пошлость» он не сразу нашел, и этим словом значение разыгранной сцены не исчерпывалось. В неожиданной, пьяной исповеди Безбедова было что-то двусмысленное, подозрительно похожее на пародию, и эта двусмысленность особенно возмутила, встревожила. Он быстро вышел в прихожую, оделся, почти выбежал на двор и, в темноте, шагая по лужам, по обгоревшим доскам, решительно
сказал себе...
— Парадокс, — это, брат, протест против общепринятой
пошлости, — внушительно
сказал студент, оглянулся, прищурив серые, холодненькие глаза, и добавил...
Неточные совпадения
Редко встречая Анну, он не мог ничего ей
сказать, кроме
пошлостей, но он говорил эти
пошлости, о том, когда она переезжает в Петербург, о том, как ее любит графиня Лидия Ивановна, с таким выражением, которое показывало, что он от всей души желает быть ей приятным и показать свое уважение и даже более.
Собственно говоря, безусловной неправды писатели никогда не выдумывают: о самых нелепых романах и мелодрамах нельзя
сказать, чтобы представляемые в них страсти и
пошлости были безусловно ложны, т. е. невозможны даже как уродливая случайность.
Все, что ни
скажет, солжет, или
пошлость какая-нибудь, и вечно тоже хочет насмехаться.
Все умолкли; все улыбались напряженно, и никто не знал, зачем он улыбается; каждому хотелось что-то
сказать на прощанье, и каждый (за исключением, разумеется, хозяйки и ее дочери: те только глаза таращили), каждый чувствовал, что в подобные мгновенья позволительно
сказать одну лишь
пошлость, что всякое значительное, или умное, или просто задушевное слово было бы чем-то неуместным, почти ложным.
— Теперь можно всё
сказать! — говорит отъезжающий. — Я не то что оправдываюсь, но мне бы хотелось, чтобы ты по крайней мере понял меня, как я себя понимаю, а не так, как
пошлость смотрит на это дело. Ты говоришь, что я виноват перед ней, — обращается он к тому, который добрыми глазами смотрит на него.