Неточные совпадения
Затем он прятался за рояль, усаживаясь там в кожаное кресло, закуривал сигару, и в дыму ее глухо
звучали его
слова...
Он отвечал ей кратко и небрежно. Он обо всем думал несогласно с людями, и особенно упряменько
звучала медь его
слов, когда он спорил с Варавкой.
— Его побили, да? — спросила девочка, не шевелясь, не принимая протянутой руки Дронова.
Слова ее
звучали разбито, так говорят девочки после того, как наплачутся.
Вера эта
звучала почти в каждом
слове, и, хотя Клим не увлекался ею, все же он выносил из флигеля не только кое-какие мысли и меткие словечки, но и еще нечто, не совсем ясное, но в чем он нуждался; он оценивал это как знание людей.
Клим слышал, что голос учителя стал громче,
слова его
звучали увереннее и резче.
Она не плохо, певуче, но как-то чрезмерно сладостно читала стихи Фета, Фофанова, мечтательно пела цыганские романсы, но романсы у нее
звучали обездушенно,
слова стихов безжизненно, нечетко, смятые ее бархатным голосом. Клим был уверен, что она не понимает значения
слов, медленно выпеваемых ею.
Кажется, она уже понимает это или устала,
слова ее
звучат все тише.
Лютов произнес речь легко, без пауз; по
словам она должна бы
звучать иронически или зло, но иронии и злобы Клим не уловил в ней. Это удивило его. Но еще более удивительно было то, что говорил человек совершенно трезвый. Присматриваясь к нему, Клим подумал...
Клим чувствовал, что в тишине, над беззвучным движением темной воды,
слова его
звучат внушительно.
Говорил он долго, и ему нравилось, что
слова его
звучат спокойно, твердо. Взглянув через плечо на товарища, он увидал, что Макаров сидит заложив ногу на ногу, в зубах его, по обыкновению, дымится папироса. Он разломал коробку из-под спичек, уложил обломки в пепельницу, поджег их и, подкладывая в маленький костер спички, внимательно наблюдает, как они вспыхивают.
— Когда роешься в книгах — время течет незаметно, и вот я опоздал домой к чаю, — говорил он, выйдя на улицу, морщась от солнца. В разбухшей, измятой шляпе, в пальто, слишком широком и длинном для него, он был похож на банкрота купца, который долго сидел в тюрьме и только что вышел оттуда. Он шагал важно, как гусь, держа руки в карманах, длинные рукава пальто смялись глубокими складками. Рыжие щеки Томилина сыто округлились, голос
звучал уверенно, и в
словах его Клим слышал строгость наставника.
Было нечто несоединимое, подавляюще и даже фантастически странное в том, что при этой женщине, в этой комнате, насыщенной запахом герани и съестного, пренебрежительно и усмешливо
звучат слова...
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с мужем. В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти к ней, положить голову на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его памяти
звучали слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
Даже для Федосовой он с трудом находил те большие
слова, которыми надеялся рассказать о ней, а когда произносил эти
слова, слышал, что они
звучат сухо, тускло. Но все-таки выходило как-то так, что наиболее сильное впечатление на выставке всероссийского труда вызвала у него кривобокая старушка. Ему было неловко вспомнить о надеждах, связанных с молодым человеком, который оставил в памяти его только виноватую улыбку.
— Полноте, что вы, — возразил Самгин, заботясь, чтоб
слова его
звучали не очень равнодушно.
Ему иногда казалось, что оригинальность — тоже глупость, только одетая в
слова, расставленные необычно. Но на этот раз он чувствовал себя сбитым с толку: строчки Инокова
звучали неглупо, а признать их оригинальными — не хотелось. Вставляя карандашом в кружки о и а глаза, носы, губы, Клим снабжал уродливые головки ушами, щетиной волос и думал, что хорошо бы высмеять Инокова, написав пародию: «Веснушки и стихи». Кто это «сударыня»? Неужели Спивак? Наверное. Тогда — понятно, почему он оскорбил регента.
Слова он говорил насмешливые, а
звучали они печально и очень торопливо, как будто он бежал по
словам. Вылив остаток вина из бутылки в стакан, он вдруг спросил...
Гнев и печаль, вера и гордость посменно
звучат в его
словах, знакомых Климу с детства, а преобладает в них чувство любви к людям; в искренности этого чувства Клим не смел, не мог сомневаться, когда видел это удивительно живое лицо, освещаемое изнутри огнем веры.
Грубоватое словечко
прозвучало смешно; Самгин подумал, что она прибавила это
слово по созвучию, потому что она говорила: геолох. Она вообще говорила неправильно, отсекая или смягчая гласные в концах
слов.
Говорил он гибким, внушительным баском, и было ясно, что он в совершенстве постиг секрет: сколько
слов требует та или иная фраза для того, чтоб
прозвучать уничтожающе в сторону обвинителя, человека с лицом блудного сына, только что прощенного отцом своим.
Машина замолчала, последние звуки труб
прозвучали вразнобой и как сквозь вату, еврей не успел понизить голос, и по комнате раскатились отчаянные
слова...
Однако Тагильский как будто стал трезвее, чем он был на улице, его кисленький голосок
звучал твердо,
слова соскакивали с длинного языка легко и ловко, а лицо сияло удовольствием.
Пела Алина плохо, сильный голос ее
звучал грубо, грубо подчеркивал бесстыдство
слов, и бесстыдны были движения ее тела, обнаженного разрезом туники снизу до пояса. Варвара тотчас же и не без радости прошептала...
— Доктора надо, Варя. Я — боюсь. Какое безумие, — шептал он и, слыша, как жалобно
звучат его
слова, вдруг всхлипнул.
Еще недавно, на постройке железной дороги, Клим слышал «Дубинушку»; там ее пели лениво, унывно, для отдыха, а здесь бодрый ритм
звучит властно командуя, знакомые
слова кажутся новыми и почему-то возбуждают тревожное чувство.
Он вовремя понял, что
слова его
звучат и виновато и озлобленно, понял, что они способны вызвать еще более озлобленные
слова.
Трифонов часа два возил Самгиных по раскаленным улицам в шикарнейшей коляске, запряженной парою очень тяжелых, ленивых лошадей, обильно потел розовым потом и, часто вытирая голое лицо кастрата надушенным платком, рассказывал о достопримечательностях Астрахани тоже клетчатыми, как его костюм, серенькими и белыми
словами;
звучали они одинаково живо.
У него дрожали ноги, голос
звучал где-то высоко в горле, размахивая портфелем, он говорил, не слыша своих
слов, а кругом десятки голосов кричали...
Хотя кашель мешал Дьякону, но говорил он с великой силой, и на некоторых
словах его хриплый голос
звучал уже по-прежнему бархатно. Пред глазами Самгина внезапно возникла мрачная картина: ночь, широчайшее поле, всюду по горизонту пылают огромные костры, и от костров идет во главе тысяч крестьян этот яростный человек с безумным взглядом обнаженных глаз. Но Самгин видел и то, что слушатели, переглядываясь друг с другом, похожи на зрителей в театре, на зрителей, которым не нравится приезжий гастролер.
Кутузов, стряхнув пепел папиросы мимо пепельницы, стал говорить знакомо Климу о революционерах скуки ради и ради Христа, из романтизма и по страсти к приключениям; он произносил
слова насмешливые, но голос его
звучал спокойно и не обидно. Коротко, клином подстриженная бородка, толстые, но тоже подстриженные усы не изменяли его мужицкого лица.
Слово «действительность» он произнес сквозь зубы и расчленяя по слогам, слог «стви»
звучал, как ругательство, а лицо его покрылось пятнами, глаза блестели, как чешуйки сазана.
Жизнь становилась все более щедрой событиями, каждый день чувствовался кануном новой драмы. Тон либеральных газет
звучал ворчливей, смелее, споры — ожесточенней, деятельность политических партий — лихорадочнее, и все чаще Самгин слышал
слова...
Голос его, раньше бесцветный, тревожный, теперь
звучал уверенно,
слова он произносил строго и немножко с распевом, на церковный лад.
Спросил он вполголоса и вяло, точно думал не о Никоновой, а о чем-то другом. Но тем не менее
слова его
звучали оглушительно. И, чтоб воздержаться от догадки о причине этих расспросов, Самгин быстро и сбивчиво заговорил...
Только на Варшавском вокзале, когда новенький локомотив, фыркнув паром, повернул красные, ведущие колеса, а вагон вздрогнул, покатился и подкрашенное лицо матери уродливо расплылось, стерлось, — Самгин, уже надевший шапку, быстро сорвал ее с головы, и где-то внутри его тихо и вопросительно
прозвучало печальное
слово...
Многократно и разнотонно, с удивлением, испугом, сердито и насмешливо
прозвучало одно и то же
слово...
— Анархист, — снова сказал Самгин, чувствуя, как
слова Ивана все более неприятно
звучат.
Тут Самгин услыхал, что шум рассеялся, разбежался по углам, уступив место одному мощному и грозному голосу. Углубляя тишину, точно выбросив людей из зала, опустошив его, голос этот с поразительной отчетливостью произносил знакомые
слова, угрожающе раскладывая их по знакомому мотиву. Голос
звучал все более мощно, вызывая отрезвляющий холодок в спине Самгина, и вдруг весь зал точно обрушился, разломились стены, приподнялся пол и грянул единодушный, разрушающий крик...
Варвара как-то тяжело, неумело улеглась спиною к нему; он погасил свечу и тоже лег, ожидая, что еще скажет она, и готовясь наговорить ей очень много обидной правды. В темноте под потолком медленно вращались какие-то дымные пятна, круги. Ждать пришлось долго, прежде чем в тишине
прозвучали тихие
слова...
Клим остался с таким ощущением, точно он не мог понять, кипятком или холодной водой облили его? Шагая по комнате, он пытался свести все
слова, все крики Лютова к одной фразе. Это — не удавалось, хотя
слова «удирай», «уезжай»
звучали убедительнее всех других. Он встал у окна, прислонясь лбом к холодному стеклу. На улице было пустынно, только какая-то женщина, согнувшись, ходила по черному кругу на месте костра, собирая угли в корзинку.
Теперь, в железном шуме поезда, сиплый голос его
звучал еще тише,
слова стали невнятны. Он закурил папиросу, лег на спину, его круглый живот рыхло подпрыгивал, и казалось, что
слова булькают в животе...
Вместе с пьяным ревом поручика в памяти
звучали слова о старинной, милой красоте, о ракушках и водорослях на киле судна, о том, что революция кончена.
Самгин отметил, что она говорит о муже тоном девицы из зажиточной мещанской семьи, как будто она до замужества жила в глухом уезде, по счастливому случаю вышла замуж за богатого интересного купца в губернию и вот благодарно, с гордостью вспоминает о своей удаче. Он внимательно вслушивался: не
звучит ли в
словах ее скрытая ирония?
Хотелось, чтоб ее речь, монотонная — точно осенний дождь, перестала
звучать, но Варвара украшалась
словами еще минут двадцать, и Самгин не поймал среди них ни одной мысли, которая не была бы знакома ему. Наконец она ушла, оставив на столе носовой платок, от которого исходил запах едких духов, а он отправился в кабинет разбирать книги, единственное богатство свое.
Так она говорила минуты две, три. Самгин слушал терпеливо, почти все мысли ее были уже знакомы ему, но на этот раз они
звучали более густо и мягко, чем раньше, более дружески. В медленном потоке ее речи он искал каких-нибудь лишних
слов, очень хотел найти их, не находил и видел, что она своими
словами формирует некоторые его мысли. Он подумал, что сам не мог бы выразить их так просто и веско.
Тонкая, смуглолицая Лидия, в сером костюме, в шапке черных, курчавых волос, рядом с Мариной казалась не русской больше, чем всегда. В парке щебетали птицы, ворковал витютень,
звучал вдали чей-то мягкий басок, а Лидия говорила жестяные
слова...
— Знаю, — согласилась она; очень просто
прозвучало это ее
слово.
Полсотни людей ответили нестройным гулом, голоса
звучали глухо, как в подвале, так же глухо
прозвучало и приветствие Марины; в ответном гуле Самгин различил многократно повторенные
слова...
— Мне это чуждо, — сказал Самгин, позаботясь о том, чтоб его
слова не
прозвучали виновато.
Говорил он легко, голосом сильным, немножко сиповатым, его четкие
слова гнались одно за другим шутливо и ласково, патетически и с грустью, в которой как будто
звучала ирония.