Неточные совпадения
В тот год зима запоздала, лишь во второй половине ноября сухой, свирепый ветер сковал реку сизым льдом
и расцарапал не одетую снегом землю глубокими трещинами. В побледневшем, вымороженном
небе белое
солнце торопливо описывало короткую кривую,
и казалось, что именно от этого обесцвеченного
солнца на землю льется безжалостный холод.
Невидимые сверчки трещали так громко, что казалось — это трещит высушенное
солнцем небо. Клим Самгин чувствовал себя проснувшимся после тяжелого сновидения, усталым
и равнодушным ко всему. Впереди его качался хромой, поучительно говоря Лютову...
День, с утра яркий, тоже заскучал,
небо заволокли ровным слоем сероватые, жидкие облака,
солнце, прикрытое ими, стало, по-зимнему, тускло-белым,
и рассеянный свет его утомлял глаза. Пестрота построек поблекла, неподвижно
и обесцвеченно висели бесчисленные флаги, приличные люди шагали вяло. А голубоватая, скромная фигура царя, потемнев, стала еще менее заметной на фоне крупных, солидных людей, одетых в черное
и в мундиры, шитые золотом, украшенные бляшками орденов.
Была средина мая. Стаи галок носились над Петровским парком, зеркало пруда отражало голубое
небо и облака, похожие на взбитые сливки; теплый ветер помогал
солнцу зажигать на листве деревьев зеленые огоньки.
И такие же огоньки светились в глазах Варвары.
Дождь хлынул около семи часов утра. Его не было недели три, он явился с молниями, громом, воющим ветром
и повел себя, как запоздавший гость, который, чувствуя свою вину, торопится быть любезным со всеми
и сразу обнаруживает все лучшее свое. Он усердно мыл железные крыши флигеля
и дома, мыл запыленные деревья, заставляя их шелково шуметь, обильно поливал иссохшую землю
и вдруг освободил
небо для великолепного
солнца.
В шесть часов утра они уже сидели на чумазом баркасе, спускаясь по Волге, по радужным пятнам нефти, на взморье; встречу им, в сухое, выцветшее
небо, не торопясь поднималось
солнце, похожее на лицо киргиза. Трифонов называл имена владельцев судов, стоявших на якорях,
и завистливо жаловался...
С
неба, покрытого рваной овчиной облаков, нерешительно
и ненадолго выглядывало
солнце, кисейные тряпочки теней развешивались на голых прутьях кустарника, на серых ветках ольхи, ползли по влажной земле.
Служитель нагнулся, понатужился
и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел за ворота парка, у ворот, как два столба, стояли полицейские в пыльных, выгоревших на
солнце шинелях. По улице деревянного городка бежал ветер, взметая пыль, встряхивая деревья; под забором сидели
и лежали солдаты, человек десять, на тумбе сидел унтер-офицер, держа в зубах карандаш,
и смотрел в
небо, там летала стая белых голубей.
Самгин подвинулся к решетке сада как раз в тот момент, когда
солнце, выскользнув из облаков, осветило на паперти собора фиолетовую фигуру протоиерея Славороссова
и золотой крест на его широкой груди. Славороссов стоял, подняв левую руку в
небо и простирая правую над толпой благословляющим жестом. Вокруг
и ниже его копошились люди, размахивая трехцветными флагами, поблескивая окладами икон, обнажив лохматые
и лысые головы. На минуту стало тихо,
и зычный голос сказал, как в рупор...
Самгин вынул из кармана брюк часы, они показывали тридцать две минуты двенадцатого. Приятно было ощущать на ладони вескую теплоту часов.
И вообще все было как-то необыкновенно, приятно-тревожно. В
небе тает мохнатенькое
солнце медового цвета. На улицу вышел фельдшер Винокуров с железным измятым ведром, со скребком, посыпал лужу крови золою, соскреб ее снова в ведро. Сделал он это так же быстро
и просто, как просто
и быстро разыгралось все необыкновенное
и страшное на этом куске улицы.
Пушки замолчали. Серенькое
небо украсилось двумя заревами, одно — там, где спускалось
солнце, другое — в стороне Пресни. Как всегда под вечер, кружилась стая галок
и ворон. Из переулка вырвалась лошадь, — в санках сидел согнувшись Лютов.
В окно смотрело серебряное
солнце,
небо — такое же холодно голубое, каким оно было ночью, да
и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только светлее раскрашено. Вдали на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым дымом трубы домов, по снегу на крышах ползли тени дыма, сверкали в
небе кресты
и главы церквей, по белому полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали головами, шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое
и приятное глазам.
Он отбрасывал их от себя, мял, разрывал руками, люди лопались в его руках, как мыльные пузыри; на секунду Самгин видел себя победителем, а в следующую — двойники его бесчисленно увеличивались, снова окружали его
и гнали по пространству, лишенному теней, к дымчатому
небу; оно опиралось на землю плотной, темно-синей массой облаков, а в центре их пылало другое
солнце, без лучей, огромное, неправильной, сплющенной формы, похожее на жерло печи, — на этом
солнце прыгали черненькие шарики.
— Понимаете:
небеса! Глубина, голубая чистота, ясность!
И —
солнце!
И вот я, — ну, что такое я? Ничтожество, болван!
И вот — выпускаю голубей. Летят, кругами, все выше, выше, белые в голубом.
И жалкая душа моя летит за ними — понимаете? Душа! А они — там, едва вижу. Тут — напряжение… Вроде обморока.
И — страх: а вдруг не воротятся? Но — понимаете — хочется, чтоб не возвратились, понимаете?
Утро было пестрое, над влажной землей гулял теплый ветер, встряхивая деревья, с востока плыли мелкие облака, серые, точно овчина; в просветах бледно-голубого
неба мигало
и таяло предосеннее
солнце; желтый лист падал с берез; сухо шелестела хвоя сосен,
и было скучнее, чем вчера.
Солнце, освещая пыль в воздухе, окрашивало его в розоватый цвет, на розоватом зеркале озера явились две гряды перистых облаков, распростертых в
небе, точно гигантские крылья невидимой птицы,
и, вплывая в отражения этих облаков, лебеди становились почти невидимы.
Петербург встретил его не очень ласково, в мутноватом
небе нерешительно сияло белесое
солнце, капризно
и сердито порывами дул свежий ветер с моря, накануне или ночью выпал обильный дождь, по сырым улицам спешно шагали жители, одетые тепло, как осенью, от мостовой исходил запах гниющего дерева, дома были величественно скучны.
Эти странные, легкие листья совершенно неподвижны, хотя все вокруг охвачено движением: в мутноватом
небе ослепительно
и жарко тает
солнце, освещая широкую кочковатую равнину.
— Смир-рно-о! — кричат на них солдаты, уставшие командовать живою, но неповоротливой кучкой людей, которые казались Самгину измятыми
и пустыми, точно испорченные резиновые мячи. Над канавами улиц, над площадями висит болотное, кочковатое
небо в разодранных облаках, где-то глубоко за облаками расплылось блеклое
солнце, сея мутноватый свет.