Неточные совпадения
«Идиоты!» — думал Клим. Ему вспоминались безмолвные слезы бабушки пред развалинами ее дома, вспоминались уличные сцены, драки мастеровых, буйства пьяных мужиков у дверей базарных трактиров на городской площади против гимназии
и снова слезы бабушки, сердито-насмешливые словечки Варавки о народе, пьяном, хитром
и ленивом. Казалось даже, что после истории с Маргаритой
все люди
стали хуже:
и богомольный, благообразный старик дворник Степан,
и молчаливая, толстая Феня, неутомимо пожиравшая
все сладкое.
Ел Никодим Иванович много, некрасиво
и, должно быть, зная это, старался есть незаметно, глотал пищу быстро, не разжевывая ее. А желудок у него был
плохой, писатель страдал икотой; наглотавшись, он сконфуженно мигал
и прикрывал рот ладонью, затем, сунув нос в рукав, покашливая, отходил к окну,
становился спиною ко
всем и тайно потирал живот.
Тот снова отрастил до плеч свои ангельские кудри, но голубые глаза его помутнели, да
и весь он выцвел, поблек, круглое лицо обросло негустым, желтым волосом
и стало длиннее, суше. Говоря, он пристально смотрел в лицо собеседника, ресницы его дрожали,
и казалось, что чем больше он смотрит, тем
хуже видит. Он часто
и осторожно гладил правой рукою кисть левой
и переспрашивал...
Любаша
становилась все более озабоченной, грубоватой, она
похудела, раздраженно заикалась, не договаривая фраз,
и однажды, при Варваре, с удивлением, с гневом крикнула Самгину...
— Героем времени постепенно
становится толпа, масса, — говорил он среди либеральной буржуазии
и, вращаясь в ней, являлся хорошим осведомителем для Спивак. Ее он пытался пугать
все более заметным уклоном «здравомыслящих» людей направо, рассказами об организации «Союза русского народа», в котором председательствовал историк Козлов, а товарищем его был регент Корвин, рассказывал о работе эсеров среди ремесленников, приказчиков, служащих. Но
все это она знала не
хуже его
и, не пугаясь, говорила...
— Да, — сказал Клим, нетерпеливо тряхнув головою,
и с досадой подумал о людях, которые полагают, что он должен помнить
все глупости, сказанные ими. Настроение его
становилось все хуже; думая о своем, он невнимательно слушал спокойную, мерную речь Макарова.
По мере того как мы удалялись от фанзы, тропа
становилась все хуже и хуже. Около леса она разделилась надвое. Одна, более торная, шла прямо, а другая, слабая, направлялась в тайгу. Мы стали в недоумении. Куда идти?
Неточные совпадения
Во время разлуки с ним
и при том приливе любви, который она испытывала
всё это последнее время, она воображала его четырехлетним мальчиком, каким она больше
всего любила его. Теперь он был даже не таким, как она оставила его; он еще дальше
стал от четырехлетнего, еще вырос
и похудел. Что это! Как
худо его лицо, как коротки его волосы! Как длинны руки! Как изменился он с тех пор, как она оставила его! Но это был он, с его формой головы, его губами, его мягкою шейкой
и широкими плечиками.
Всё шло хорошо
и дома; но за завтраком Гриша
стал свистать
и, что было
хуже всего, не послушался Англичанки,
и был оставлен без сладкого пирога. Дарья Александровна не допустила бы в такой день до наказания, если б она была тут; но надо было поддержать распоряжение Англичанки,
и она подтвердила ее решение, что Грише не будет сладкого пирога. Это испортило немного общую радость.
По дорогам была непролазная грязь; две мельницы снесло паводком,
и погода
всё становилась хуже и хуже.
Мы тронулись в путь; с трудом пять
худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она
все поднималась
и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух
становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со
всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по
всем моим жилам,
и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества
и приближаясь к природе, мы невольно
становимся детьми;
все приобретенное отпадает от души,
и она делается вновь такою, какой была некогда
и, верно, будет когда-нибудь опять.
Но
хуже всего было то, что потерялось уваженье к начальству
и власти:
стали насмехаться
и над наставниками,
и над преподавателями, директора
стали называть Федькой, Булкой
и другими разными именами; завелись такие дела, что нужно было многих выключить
и выгнать.