Кочегар шагал широко, маленький белый платок вырвался из его руки, он выдернул шапку из-за ворота, взмахнул ею;
старик шел быстро, но прихрамывал и не мог догнать кочегара; тогда человек десять, обогнав старика, бросились вперед; стена солдат покачнулась, гребенка штыков, сверкнув, исчезла, прозвучал, не очень громко, сухой, рваный треск, еще раз и еще.
Неточные совпадения
Выдумывать было не легко, но он понимал, что именно за это все в доме, исключая Настоящего
Старика, любят его больше, чем брата Дмитрия. Даже доктор Сомов, когда
шли кататься в лодках и Клим с братом обогнали его, — даже угрюмый доктор, лениво шагавший под руку с мамой, сказал ей...
Несомненно, это был самый умный человек, он никогда ни с кем не соглашался и всех учил, даже Настоящего
Старика, который жил тоже несогласно со всеми, требуя, чтоб все
шли одним путем.
В голове еще шумел молитвенный шепот баб, мешая думать, но не мешая помнить обо всем, что он видел и слышал. Молебен кончился. Уродливо длинный и тонкий седобородый
старик с желтым лицом и безволосой головой в форме тыквы, сбросив с плеч своих поддевку, трижды перекрестился, глядя в небо, встал на колени перед колоколом и, троекратно облобызав край,
пошел на коленях вокруг него, крестясь и прикладываясь к изображениям святых.
За каторжниками враздробь шагали разнообразно одетые темные люди, с узелками под мышкой, с котомками за спиной;
шел высокий
старик в подряснике и скуфье с чайником и котелком у пояса; его посуда брякала в такт кандалам.
Затем он рассказал о добросердечной купчихе, которая, привыкнув каждую субботу
посылать милостыню в острог арестантам и узнав, что в город прибыл опальный вельможа Сперанский,
послала ему с приказчиком пяток печеных яиц и два калача. Он снова посмеялся. Самгин отметил в мелком смехе
старика что-то неумелое и подумал...
— Стойте, погодите! Я
пойду, объясню! Бабы — платок! Белый! Егор Иваныч,
идем, ты —
старик! Сейчас, братцы, мы объясним! Ошибка у них. Платок, платком махай, Егор.
— Отпусти человека, — сказал рабочему
старик в нагольном полушубке. — Вы, господин,
идите, что вам тут? — равнодушно предложил он Самгину, взяв рабочего за руки. — Оставь, Миша, видишь — испугался человек…
Мелькали знакомые лица профессоров, адвокатов, журналистов; шевеля усами,
шел старик Гогин, с палкой в руке; встретился Редозубов в тяжелой шубе с енотовым воротником, воротник сердито ощетинился, а лицо Редозубова, туго надутое, показалось Самгину обиженным.
Клим Самгин замедлил шаг, оглянулся, желая видеть лицо человека, сказавшего за его спиною нужное слово; вплоть к нему
шли двое: коренастый, плохо одетый
старик с окладистой бородой и угрюмым взглядом воспаленных глаз и человек лет тридцати, небритый, черноусый, с большим носом и веселыми глазами, тоже бедно одетый, в замазанном, черном полушубке, в сибирской папахе.
Старики беспокоили. Самгин
пошел в кабинет, взял на ощупь книгу, воротился, лег. Оказалось, он ошибся, книга — не Пушкин, а «История Наполеона». Он стал рассматривать рисунки Ораса Берне, но перед глазами стояли, ругаясь, два
старика.
Кучер, благообразный, усатый
старик, похожий на переодетого генерала, пошевелил вожжами, — крупные лошади стали осторожно спускать коляску по размытой дождем дороге; у выезда из аллеи обогнали мужиков, — они
шли гуськом друг за другом, и никто из них не снял шапки, а солдат, приостановясь, развертывая кисет, проводил коляску сердитым взглядом исподлобья. Марина, прищурясь, покусывая губы, оглядывалась по сторонам, измеряя поля; правая бровь ее была поднята выше левой, казалось, что и глаза смотрят различно.
Становилось темнее, с гор повеяло душистой свежестью, вспыхивали огни, на черной плоскости озера являлись медные трещины. Синеватое туманное небо казалось очень близким земле, звезды без лучей, похожие на куски янтаря, не углубляли его. Впервые Самгин подумал, что небо может быть очень бедным и грустным. Взглянул на часы: до поезда в Париж оставалось больше двух часов. Он заплатил за пиво, обрадовал картинную девицу крупной прибавкой «на чай» и не спеша
пошел домой, размышляя о
старике, о корке...
—
Идем,
старик, — говорят они, смело заглянув в лицо, и, не ожидая ответа, проходят мимо.
«А как же ты в суд
пойдешь?» — уныло подумал Самгин, пожимая холодную руку
старика, а
старик, еще более обесцветив глаза свои легкой усмешкой, проговорил полушепотом и тоном совета...
— Ну — ладно,
пошли! — сказал он, толкнув Самгина локтем. Он был одет лучше Самгина — и при выходе с кладбища нищие, человек десять
стариков, старух, окружили его.
Вечером он
пошел к Прозорову,
старик вышел к нему в халате, с забинтованной шеей, двигался он, хватаясь дрожащей рукой за спинки кресел, и сипел, как фагот, точно пьяный.
Клим Иванович плохо спал ночь, поезд из Петрограда
шел медленно, с препятствиями, долго стоял на станциях, почти на каждой толпились солдаты, бабы, мохнатые
старики, отвратительно визжали гармошки, завывали песни, — звучал дробный стук пляски, и в окна купе заглядывали бородатые рожи запасных солдат.
Искоса посматривая в подкрашенное лицо Елены, он соображал: как могло хвастовство Крэйтона задеть ее, певичку, которая только потому не стала кокоткой, что предпочла
пойти на содержание к
старику?
Он
пошел впереди Самгина, бесцеремонно расталкивая людей, но на крыльце их остановил офицер и, заявив, что он начальник караула, охраняющего Думу, не пустил их во дворец. Но они все-таки остались у входа в вестибюль, за колоннами, отсюда, с высоты, было очень удобно наблюдать революцию. Рядом с ними оказался высокий
старик.
Неточные совпадения
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился
старик, что до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что так вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет, я бы
послал его самого потолкаться в канцелярию.
Идем домой понурые… // Два
старика кряжистые // Смеются… Ай, кряжи! // Бумажки сторублевые // Домой под подоплекою // Нетронуты несут! // Как уперлись: мы нищие — // Так тем и отбоярились! // Подумал я тогда: // «Ну, ладно ж! черти сивые, // Вперед не доведется вам // Смеяться надо мной!» // И прочим стало совестно, // На церковь побожилися: // «Вперед не посрамимся мы, // Под розгами умрем!»
Бежит лакей с салфеткою, // Хромает: «Кушать подано!» // Со всей своею свитою, // С детьми и приживалками, // С кормилкою и нянькою, // И с белыми собачками, //
Пошел помещик завтракать, // Работы осмотрев. // С реки из лодки грянула // Навстречу барам музыка, // Накрытый стол белеется // На самом берегу… // Дивятся наши странники. // Пристали к Власу: «Дедушка! // Что за порядки чудные? // Что за чудной
старик?»
Чу! конь стучит копытами, // Чу, сбруя золоченая // Звенит… еще беда! // Ребята испугалися, // По избам разбежалися, // У окон заметалися // Старухи,
старики. // Бежит деревней староста, // Стучит в окошки палочкой. // Бежит в поля, луга. // Собрал народ:
идут — кряхтят! // Беда! Господь прогневался, // Наслал гостей непрошеных, // Неправедных судей! // Знать, деньги издержалися, // Сапожки притопталися, // Знать, голод разобрал!..
Но ошибка была столь очевидна, что даже он понял ее.
Послали одного из
стариков в Глупов за квасом, думая ожиданием сократить время; но
старик оборотил духом и принес на голове целый жбан, не пролив ни капли. Сначала пили квас, потом чай, потом водку. Наконец, чуть смерклось, зажгли плошку и осветили навозную кучу. Плошка коптела, мигала и распространяла смрад.