Неточные совпадения
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая
в синем
воздухе желтые огни, приятно позванивали
в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц
стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
По воскресеньям у Катина собиралась молодежь, и тогда серьезные разговоры о народе заменялись пением, танцами. Рябой семинарист Сабуров, медленно разводя руками
в прокуренном
воздухе, как будто
стоя плыл и приятным баритоном убедительно советовал...
Одно яйцо он положил мимо кармана и топтал его, под подошвой грязного сапога чмокала яичница. Пред гостиницей «Москва с но» на обломанной вывеске сидели голуби, заглядывая
в окошко,
в нем
стоял черноусый человек без пиджака и, посвистывая, озабоченно нахмурясь, рассматривал, растягивал голубые подтяжки. Старушка с ласковым лицом, толкая пред собою колясочку,
в которой шевелились, ловя
воздух, игрушечные, розовые ручки, старушка, задев Клима колесом коляски, сердито крикнула...
Климу стало неловко. От выпитой водки и странных стихов дьякона он вдруг почувствовал прилив грусти: прозрачная и легкая, как синий
воздух солнечного дня поздней осени, она, не отягощая, вызывала желание говорить всем приятные слова. Он и говорил,
стоя с рюмкой
в руках против дьякона, который, согнувшись, смотрел под ноги ему.
В нескольких шагах от этой группы почтительно остановились молодцеватый, сухой и колючий губернатор Баранов и седобородый комиссар отдела художественной промышленности Григорович, который делал рукою
в воздухе широкие круги и шевелил пальцами, точно соля землю или сея что-то. Тесной, немой группой
стояли комиссары отделов, какие-то солидные люди
в орденах, большой человек с лицом нехитрого мужика, одетый
в кафтан, шитый золотом.
Ресторан
стоял на крутом спуске к реке, терраса, утвержденная на столбах, висела
в воздухе, как полка.
Взлетела
в воздух широкая соломенная шляпа, упала на землю и покатилась к ногам Самгина, он отскочил
в сторону, оглянулся и вдруг понял, что он бежал не прочь от катастрофы, как хотел, а задыхаясь,
стоит в двух десятках шагов от безобразной груды дерева и кирпича;
в ней вздрагивают, покачиваются концы досок, жердей.
Поперек длинной, узкой комнаты ресторана, у стен ее,
стояли диваны, обитые рыжим плюшем, каждый диван на двоих; Самгин сел за столик между диванами и почувствовал себя
в огромном, уродливо вытянутом вагоне. Теплый, тошный запах табака и кухни наполнял комнату, и казалось естественным, что
воздух окрашен
в мутно-синий цвет.
Он —
в углу, слева от окна, плотно занавешенного куском темной материи, он вскакивает со стула, сжав кулаки, разгребает руками густой
воздух, грозит пальцем
в потолок, он пьянеет от своих слов, покачивается и, задыхаясь, размахнув руками,
стоит несколько секунд молча и точно распятый.
Почти весь день лениво падал снег, и теперь тумбы, фонари, крыши были покрыты пуховыми чепцами.
В воздухе стоял тот вкусный запах, похожий на запах первых огурцов, каким снег пахнет только
в марте. Медленно шагая по мягкому, Самгин соображал...
За городом работали сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для вокзала. Согнувшись горбато, ходили люди
в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины
стоял в потном
воздухе. Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один из них ревел...
Варвара явилась после одиннадцати часов. Он услышал ее шаги на лестнице и сам отпер дверь пред нею, а когда она, не раздеваясь, не сказав ни слова, прошла
в свою комнату, он, видя, как неверно она шагает, как ее руки ловят
воздух, с минуту
стоял в прихожей, чувствуя себя оскорбленным.
Диомидов,
в ярко начищенных сапогах с голенищами гармоникой,
в черных шароварах,
в длинной, белой рубахе, помещался на стуле, на высоте трех ступенек от земли; длинноволосый, желтолицый, с Христовой бородкой, он был похож на икону
в киоте. Пред ним, на засоренной, затоптанной земле двора,
стояли и сидели темно-серые люди; наклонясь к ним, размешивая
воздух правой рукой, а левой шлепая по колену, он говорил...
Он встал, ноги его дрожали, а руками он тыкал судорожно
в воздух, точно что-то отталкивая,
стоял, топая ногой, и кричал...
Драка пред магазином продолжалась не более двух-трех минут, демонстрантов оттеснили, улица быстро пустела; у фонаря, обняв его одной рукой,
стоял ассенизатор Лялечкин, черпал котелком
воздух на лицо свое; на лице его были видны только зубы; среди улицы столбом
стоял слепец Ермолаев, разводя дрожащими руками, гладил бока свои, грудь, живот и тряс бородой; напротив, у ворот дома, лежал гимназист, против магазина, головою на панель, растянулся человек
в розовой рубахе.
Здесь, на
воздухе, выстрелы трещали громко, и после каждого хотелось тряхнуть головой, чтобы выбросить из уха сухой, надсадный звук. Было слышно и визгливое нытье летящих пуль. Самгин оглянулся назад — двери сарая были открыты, задняя его стена разобрана; пред широкой дырою на фоне голубоватого неба
стояло голое дерево, —
в сарае никого не было.
«Страшный человек», — думал Самгин, снова
стоя у окна и прислушиваясь.
В стекла точно невидимой подушкой били. Он совершенно твердо знал, что
в этот час тысячи людей
стоят так же, как он, у окошек и слушают, ждут конца. Иначе не может быть.
Стоят и ждут.
В доме долгое время было непривычно тихо. Дом как будто пошатывался от мягких толчков
воздуха, а на крыше точно снег шуршал, как шуршит он весною, подтаяв и скатываясь по железу.
У ворот своего дома
стоял бывший чиновник казенной палаты Ивков, тайный ростовщик и сутяга, —
стоял и смотрел
в небо, как бы нюхая
воздух. Ворон и галок
в небе сегодня значительно больше. Ивков, указывая пальцем на баррикаду, кричит что-то и смеется, — кричит он штабс-капитану Затесову, который наблюдает, как дворник его, сутулый старичок, прилаживает к забору оторванную доску.
Захотелось сегодня же, сейчас уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели,
в сыроватом
воздухе стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса людей звучали ворчливо, и раздирал уши скрип полозьев по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем ходил по музеям, вечерами посещал театры; наконец — книги и вещи были упакованы
в заказанные ящики.
Самгин решил выйти
в сад, спрятаться там, подышать
воздухом вечера; спустился с лестницы, но дверь
в сад оказалась запертой, он
постоял пред нею и снова поднялся
в комнату, — там пред зеркалом
стояла Марина, держа
в одной руке свечу, другою спуская с плеча рубашку.
— Продолжай, — предложила Марина. Она была уже одета к выходу —
в шляпке,
в перчатке по локоть на левой руке, а
в правой кожаный портфель, свернутый
в трубку;
стоя пред нею, Попов лепил пальцами
в воздухе различные фигуры, точно беседуя с глухонемой.
«Да, вот и меня так же», — неотвязно вертелась одна и та же мысль,
в одних и тех же словах, холодных, как сухой и звонкий морозный
воздух кладбища. Потом Ногайцев долго и охотно бросал
в могилу мерзлые комья земли, а Орехова бросила один, — но большой. Дронов
стоял, сунув шапку под мышку, руки
в карманы пальто, и красными глазами смотрел под ноги себе.
—
Постой, погоди! — веселым голосом попросил Осип, плавно поводя рукою
в воздухе. — Ну, а если взять человека
в пределах краткой жизни, тогда — как? Кто он будет? Вот некоторые достоверно говорят, что, дескать, люди — хозяева на земле…
Около эстрады
стоял, с бокалом
в руке, депутат Думы Воляй-Марков, прозванный Медным Всадником за его сходство с царем Петром, —
стоял и, пронзая пальцем
воздух над плечом своим, говорил что-то, но слышно было не его слова, а слова человечка, небольшого, рядом с Марковым.
Елена, полулежа
в кресле, курила, ловко пуская
в воздух колечки дыма. Пыльников
стоял пред стариком, нетерпеливо слушая его медленную речь.
Он хорошо помнил опыт Москвы пятого года и не выходил на улицу
в день 27 февраля. Один,
в нетопленой комнате, освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он
стоял у окна и смотрел во тьму позднего вечера, она
в двух местах зловеще, докрасна раскалена была заревами пожаров и как будто плавилась, зарева росли, растекались, угрожая раскалить весь
воздух над городом. Где-то далеко не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики ракет и так же медленно опускались за крыши домов.