Неточные совпадения
Стоя около некрасивой елки
в три
ряда,
в форме буквы «п», они смотрели на нее жадно, испуганно и скучно.
Рядом с массивным Варавкой он казался подростком,
стоял опустив плечи, пожимаясь,
в нем было даже что-то жалкое, подавленное.
Невыспавшиеся девицы
стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра. Розоватый парок поднимался с реки, и сквозь него, на светлой воде, Клим видел знакомые лица девушек неразличимо похожими; Макаров,
в белой рубашке с расстегнутым воротом, с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел на песке у ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
В день, когда царь переезжал из Петровского дворца
в Кремль, Москва напряженно притихла. Народ ее плотно прижали к стенам домов двумя линиями солдат и двумя
рядами охраны, созданной из отборно верноподданных обывателей. Солдаты были непоколебимо стойкие, точно выкованы из железа, а охранники,
в большинстве, — благообразные, бородатые люди с очень широкими спинами.
Стоя плечо
в плечо друг с другом, они ворочали тугими шеями, посматривая на людей сзади себя подозрительно и строго.
С лестницы сошли
рядом и молча. Клим
постоял в прихожей, глядя, как по стене вытянулись на вешалке различные пальто; было
в них нечто напоминающее толпу нищих на церковной паперти, безголовых нищих.
Стояли они
в два
ряда, царь спрашивает одного: «Ваша фамилия?» — «Набгольц».
Он
стоял в первом
ряду тринадцати человек, между толстым сыном уездного предводителя дворянства и племянником доктора Любомудрова, очень высоким и уже усатым.
Она поздоровалась с ним на французском языке и сунула
в руки ему, как носильщику, тяжелый несессер. За ее спиною
стояла Лидия, улыбаясь неопределенно, маленькая и тусклая
рядом с Алиной,
в неприятно рыжей шубке,
в котиковой шапочке.
— Ваша фамилия? — спросил его жандармский офицер и, отступив от кровати на шаг, встал
рядом с человеком
в судейском мундире; сбоку от них
стоял молодой солдат, подняв руку со свечой без подсвечника, освещая лицо Клима; дверь
в столовую закрывала фигура другого жандарма.
Самгин охотно пошел; он впервые услыхал, что унылую «Дубинушку» можно петь
в таком бойком, задорном темпе. Пела ее артель, выгружавшая из трюма баржи соду «Любимова и Сольвэ». На палубе
в два
ряда стояло десять человек, они быстро перебирали
в руках две веревки, спущенные
в трюм, а из трюма легко, точно пустые, выкатывались бочки; что они были тяжелы, об этом говорило напряжение, с которым двое грузчиков, подхватив бочку и согнувшись, катили ее по палубе к сходням на берег.
Свалив солдата с лошади, точно мешок, его повели сквозь толпу, он оседал к земле, неслышно кричал, шевеля волосатым ртом, лицо у него было синее, как лед, и таяло, он плакал.
Рядом с Климом
стоял человек
в куртке, замазанной красками, он был выше на голову, его жесткая борода холодно щекотала ухо Самгина.
Самгин видел, как лошади казаков, нестройно, взмахивая головами, двинулись на толпу, казаки подняли нагайки, но
в те же секунды его приподняло с земли и
в свисте, вое, реве закружило, бросило вперед, он ткнулся лицом
в бок лошади, на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул
в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился у памятника Скобелеву;
рядом с ним
стоял седой человек, похожий на шкаф, пальто на хорьковом мехе было распахнуто, именно как дверцы шкафа, показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку на затылок, человек ревел басом...
Однажды, зачеркивая написанное, он услышал
в столовой чужие голоса; протирая очки платком, он вышел и увидал на диване Брагина
рядом с Варварой, а у печки
стоял, гладя изразцы ладонями, высокий человек
в длинном сюртуке и валенках.
Самгин, оглушенный,
стоял на дрожащих ногах, очень хотел уйти, но не мог, точно спина пальто примерзла к стене и не позволяла пошевелиться. Не мог он и закрыть глаз, — все еще падала взметенная взрывом белая пыль, клочья шерсти; раненый полицейский, открыв лицо, тянул на себя медвежью полость; мелькали люди, почему-то все маленькие, — они выскакивали из ворот, из дверей домов и становились
в полукруг; несколько человек
стояло рядом с Самгиным, и один из них тихо сказал...
В большой комнате на крашеном полу крестообразно лежали темные ковровые дорожки,
стояли кривоногие старинные стулья, два таких же стола; на одном из них бронзовый медведь держал
в лапах стержень лампы; на другом возвышался черный музыкальный ящик; около стены, у двери, прижалась фисгармония,
в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов,
рядом с печью — белые двери...
— Какая же здесь окраина?
Рядом — институт благородных девиц, дальше — на горе — военные склады, там часовые
стоят. Да и я — не одна, — дворник, горничная, кухарка. Во флигеле — серебряники, двое братьев, один — женатый, жена и служит горничной мне. А вот
в женском смысле — одна, — неожиданно и очень просто добавила Марина.
Самгин сел
в коляску
рядом с Турчаниновым; Безбедов, угрюмо сопя,
стоял пред Лидией, — она говорила ему...
А
рядом с Климом
стоял кудрявый парень, держа
в руках железный лом, и — чихал; чихнет, улыбнется Самгину и, мигая, пристукивая ломом о булыжник, ждет следующего чиха. Во двор,
в голубоватую кисею дыма, вбегали пожарные, влача за собою длинную змею с медным жалом. Стучали топоры, трещали доски, падали на землю, дымясь и сея золотые искры; полицейский пристав Эгге уговаривал зрителей...
Тогда Самгин, пятясь, не сводя глаз с нее, с ее топающих ног, вышел за дверь, притворил ее, прижался к ней спиною и долго
стоял в темноте, закрыв глаза, но четко и ярко видя мощное тело женщины, напряженные, точно раненые, груди, широкие, розоватые бедра, а
рядом с нею — себя с растрепанной прической, с открытым ртом на сером потном лице.
Время шло медленно и все медленнее, Самгин чувствовал, что погружается
в холод какой-то пустоты,
в состояние бездумья, но вот золотистая голова Дуняши исчезла, на месте ее величественно встала Алина, вся
в белом, точно мраморная. Несколько секунд она
стояла рядом с ним — шумно дыша, становясь как будто еще выше. Самгин видел, как ее картинное лицо побелело, некрасиво выкатились глаза, неестественно низким голосом она сказала...
Самгин вздрогнул, ему показалось, что
рядом с ним
стоит кто-то. Но это был он сам, отраженный
в холодной плоскости зеркала. На него сосредоточенно смотрели расплывшиеся, благодаря стеклам очков, глаза мыслителя. Он прищурил их, глаза стали нормальнее. Сняв очки и протирая их, он снова подумал о людях, которые обещают создать «мир на земле и
в человецех благоволение», затем, кстати, вспомнил, что кто-то — Ницше? — назвал человечество «многоглавой гидрой пошлости», сел к столу и начал записывать свои мысли.
Постепенно сквозь шум пробивался и преодолевал его плачущий, визгливый голос, он притекал с конца стола, от человека, который, накачиваясь,
стоял рядом с хозяйкой, — тощий человек во фраке, с лысой головой
в форме яйца, носатый, с острой серой бородкой, — и, потрясая рукой над ее крашеными волосами, размахивая салфеткой
в другой руке, он кричал...
В углу комнаты — за столом — сидят двое: известный профессор с фамилией, похожей на греческую, — лекции его Самгин слушал, но трудную фамилию вспомнить не мог;
рядом с ним длинный, сухолицый человек с баками, похожий на англичанина, из тех, какими изображают англичан карикатуристы. Держась одной рукой за стол, а другой за пуговицу пиджака,
стоит небольшой растрепанный человечек и, покашливая, жидким голосом говорит...
В комнате
стоял тяжкий запах какой-то кислой сырости.
Рядом с Самгиным сидел, полузакрыв глаза, большой толстый человек
в поддевке, с красным лицом, почти после каждой фразы проповедника, сказанной повышенным тоном, он тихонько крякал и уже два раза пробормотал...
Остались сидеть только шахматисты, все остальное офицерство, человек шесть, постепенно подходило к столу, становясь по другую сторону его против Тагильского,
рядом с толстяком. Самгин заметил, что все они смотрят на Тагильского хмуро, сердито, лишь один равнодушно ковыряет зубочисткой
в зубах. Рыжий офицер
стоял рядом с Тагильским, на полкорпуса возвышаясь над ним… Он что-то сказал — Тагильский ответил громко...
Около эстрады
стоял, с бокалом
в руке, депутат Думы Воляй-Марков, прозванный Медным Всадником за его сходство с царем Петром, —
стоял и, пронзая пальцем воздух над плечом своим, говорил что-то, но слышно было не его слова, а слова человечка, небольшого,
рядом с Марковым.
Самгин привстал на пальцах ног, вытянулся и через головы людей увидал: прислонясь к стене,
стоит высокий солдат с забинтованной головой, с костылем под мышкой,
рядом с ним — толстая сестра милосердия
в темных очках на большом белом лице, она молчит, вытирая губы углом косынки.
Его окружали люди,
в большинстве одетые прилично, сзади его на каменном выступе ограды
стояла толстенькая синеглазая дама
в белой шапочке, из-под каракуля шапочки на розовый лоб выбивались черные кудри,
рядом с Климом Ивановичем
стоял высокий чернобровый старик
в серой куртке, обшитой зеленым шнурком,
в шляпе странной формы пирогом, с курчавой сероватой бородой. Протискался высокий человек
в котиковой шапке, круглолицый, румяный, с веселыми усиками золотого цвета, и шипящими словами сказал даме...