Неточные совпадения
— Ванька, в сущности,
добрая душа, а грубит только потому, что не смеет говорить иначе, боится, что глупо
будет. Грубость у него — признак ремесла, как дурацкий шлем пожарного.
— Слепцы! Вы шли туда корыстно, с проповедью зла и насилия, я зову вас на дело
добра и любви. Я говорю священными словами учителя моего: опроститесь,
будьте детями земли, отбросьте всю мишурную ложь, придуманную вами, ослепляющую вас.
И хотя Клим заметил, что и к нему она сегодня
добрее, чем всегда, но это тоже
было обидно.
Мне кажется, что у меня
было два отца: до семи лет — один, — у него
доброе, бритое лицо с большими усами и веселые, светлые глаза.
— Учеными доказано, что бог зависит от климата, от погоды. Где климаты ровные, там и бог
добрый, а в жарких, в холодных местах — бог жестокий. Это надо понять. Сегодня об этом поучения не
будет.
— Я думаю, что отношения мужчин и женщин вообще — не
добро. Они — неизбежны, но
добра в них нет. Дети? И ты, и я
были детьми, но я все еще не могу понять: зачем нужны оба мы?
Минутами Климу казалось, что он один в зале, больше никого нет, может
быть, и этой
доброй ведьмы нет, а сквозь шумок за пределами зала, из прожитых веков, поистине чудесно долетает до него оживший голос героической древности.
Но, вспомнив о безжалостном ученом, Самгин вдруг, и уже не умом, а всем существом своим, согласился, что вот эта плохо сшитая ситцевая кукла и
есть самая подлинная история правды
добра и правды зла, которая и должна и умеет говорить о прошлом так, как сказывает олонецкая, кривобокая старуха, одинаково любовно и мудро о гневе и о нежности, о неутолимых печалях матерей и богатырских мечтах детей, обо всем, что
есть жизнь.
Одетая, как всегда, пестро и крикливо, она говорила так громко, как будто все люди вокруг
были ее
добрыми знакомыми и можно не стесняться их. Самгин охотно проводил ее домой, дорогою она рассказала много интересного о Диомидове, который, плутая всюду по Москве, изредка посещает и ее, о Маракуеве, просидевшем в тюрьме тринадцать дней, после чего жандармы извинились пред ним, о своем разочаровании театральной школой. Огромнейшая Анфимьевна встретила Клима тоже радостно.
— Дядя мой, оказывается. Это — недавно открылось. Он — не совсем дядя, а
был женат на сестре моей матери, но он любит семейственность, родовой быт и желает, чтоб я считалась его племянницей. Я — могу! Он —
добрый и полезный старикан.
— «
Добре бо Аристотель глаголет: аще бы и выше круга лунного человек
был, и тамо бы умер», — а потому, Варечка, не заноситесь!
— Иногда мне кажется, что, если б она
была малограмотна и не занималась общественной деятельностью, она, от
доброго сердца, могла бы сделаться распутной, даже проституткой и, наверное, сочиняла бы трогательные песенки, вроде...
Он человек среднего роста, грузный, двигается осторожно и почти каждое движение сопровождает покрякиванием. У него, должно
быть, нездоровое сердце, под
добрыми серого цвета глазами набухли мешки. На лысом его черепе, над ушами, поднимаются, как рога, седые клочья, остатки пышных волос; бороду он бреет; из-под мягкого носа его уныло свисают толстые, казацкие усы, под губою — остренький хвостик эспаньолки. К Алексею и Татьяне он относится с нескрываемой, грустной нежностью.
— Великое отчаяние, — хрипло крикнул Дьякон и закашлялся. — Половодью подобен
был ход этот по незасеянным, невспаханным полям. Как слепорожденные, шли, озимя топтали, свое
добро. И вот наскакал на них воевода этот, Сенахериб Харьковский…
У нее
была очень милая манера говорить о «
добрых» людях и «светлых» явлениях приглушенным голосом; как будто она рассказывала о маленьких тайнах, за которыми скрыта единая, великая, и в ней — объяснения всех небольших тайн. Иногда он слышал в ее рассказах нечто совпадавшее с поэзией буден старичка Козлова. Но все это
было несущественно и не мешало ему привыкать к женщине с быстротой, даже изумлявшей его.
— Ничего
доброго из этой жидовской затеи не
будет, а союзники — болваны.
— «Любовь к уравнительной справедливости, к общественному
добру, к народному благу парализовала любовь к истине, уничтожила интерес к ней». «Что
есть истина?» — спросил мистер Понтий Пилат. Дальше! «Каковы мы
есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна, своими штыками, охраняет нас от ярости народной…»
— Пустые — хотел ты сказать. Да, но вот эти люди — Орехова, Ногайцев — делают погоду. Именно потому, что — пустые, они с необыкновенной быстротой вмещают в себя все новое: идеи, программы, слухи, анекдоты, сплетни. Убеждены, что «сеют разумное,
доброе, вечное». Если потребуется, они завтра
будут оспаривать радости и печали, которые утверждают сегодня…
Он
был как-то особенно чисто вымыт, выглажен, скромно одет, туго застегнут, как будто он час тому назад мылся в бане. Говоря, он поглаживал бороду, бедра, лацканы толстого пиджака,
доброе лицо его выражало смущение, жалость, а в глазах жуликовато играла улыбочка.
— Куда вы? Подождите, здесь ужинают, и очень вкусно. Холодный ужин и весьма неплохое вино. Хозяева этой старой посуды, — показал он широким жестом на пестрое украшение стен, — люди
добрые и широких взглядов. Им безразлично, кто у них
ест и что говорит, они достаточно богаты для того, чтоб участвовать в истории; войну они понимают как основной смысл истории, как фабрикацию героев и вообще как нечто очень украшающее жизнь.