Неточные совпадения
Первые годы жизни Клима совпали с годами отчаянной борьбы за свободу и
культуру тех немногих людей, которые мужественно и беззащитно поставили себя «между молотом и наковальней», между правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим в рабстве крепостного права.
— «Победа над идеализмом была в
то же время победой над женщиной». Вот — правда! Высота
культуры определяется отношением к женщине, — понимаешь?
Оживляясь, он говорил о
том, что сословия относятся друг к другу иронически и враждебно, как племена различных
культур, каждое из них убеждено, что все другие не могут понять его, и спокойно мирятся с этим, а все вместе полагают, что население трех смежных губерний по всем навыкам, обычаям, даже по говору — другие люди и хуже, чем они, жители вот этого города.
Взвешивая на ладони один из пяти огромных
томов Мориса Каррьера «Искусство в связи с общим развитием
культуры», он говорил...
— Вражда к женщине началась с
того момента, когда мужчина почувствовал, что
культура, создаваемая женщиной, — насилие над его инстинктами.
— «Людей, говорит, моего класса, которые принимают эту философию истории как истину обязательную и для них, я, говорит, считаю ду-ра-ка-ми, даже — предателями по неразумию их, потому что неоспоримый закон подлинной истории — эксплоатация сил природы и сил человека, и чем беспощаднее насилие —
тем выше
культура». Каково, а? А там — закоренелые либералы были…
— Мы — это
те силы России, которые создали ее международное блестящее положение, ее внутреннюю красоту и своеобразную
культуру.
— Ну, — раздвоились: крестьянская, скажем, партия, рабочая партия, так! А которая же из них возьмет на себя защиту интересов нации,
культуры, государственные интересы? У нас имперское великороссийское дело интеллигенцией не понято, и не заметно у нее желания понять это. Нет, нам необходима третья партия, которая дала бы стране единоглавие, так сказать. А
то, знаете, все орлы, но домашней птицы — нет.
Говорили о
том, что Россия быстро богатеет, что купечество Островского почти вымерло и уже не заметно в Москве, что возникает новый слой промышленников, не чуждых интересам
культуры, искусства, политики.
— Но
культура эта, недоступная мужику, только озлобляла его, конечно, хотя мужик тут — хороший, умный мужик, я его насквозь знаю, восемь лет работал здесь. Мужик, он — таков: чем умнее,
тем злее! Это — правило жизни его.
— «Русская интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного,
культуры,
той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
«Разведчик. Соглядатай. Делает карьеру радикала, для
того чтоб играть роль Азефа. Но как бы
то ни было, его насмешка над красивой жизнью — это насмешка хама, о котором писал Мережковский, это отрицание
культуры сыном трактирщика и — содержателя публичного дома».
Он неохотно и ‹не› очень много затратил времени на этот труд, но затраченного оказалось вполне достаточно для
того, чтоб решительно не согласиться с философией истории, по-новому изображающей процесс развития мировой
культуры.
Классовый идиотизм буржуазии выражается, между прочим, в
том, что капитал не заинтересован в развитии
культуры, фабрикант создает товар, но нимало не заботится о культурном воспитании потребителя товаров у себя дома, для него идеальный потребитель — живет в колониях…
Неточные совпадения
Скажу кстати, в скобках, что почему-то подозреваю, что она никогда не верила в мою гуманность, а потому всегда трепетала; но, трепеща, в
то же время не поддалась ни на какую
культуру.
Я был другой
культуры, и сердце мое не допускало
того.
Наконец мы, более или менее, видели четыре нации, составляющие почти весь крайний восток. С одними имели ежедневные и важные сношения, с другими познакомились поверхностно, у третьих были в гостях, на четвертых мимоходом взглянули. Все четыре народа принадлежат к одному семейству если не по происхождению, как уверяют некоторые, производя, например, японцев от курильцев,
то по воспитанию, этому второму рождению, по
культуре, потом по нравам, обычаям, отчасти языку, вере, одежде и т. д.
А все своеобразие польской
культуры определялось
тем, что в ней католичество преломлялось в славянской душе.
Некоторые славянофильствующие и в наши горестные дни думают, что если мы, русские, станем активными в отношении к государству и
культуре, овладевающими и упорядочивающими, если начнем из глубины своего духа создавать новую, свободную общественность и необходимые нам материальные орудия, если вступим на путь технического развития,
то во всем будем подобными немцам и потеряем нашу самобытность.