Неточные совпадения
Не желая, чтоб она увидала по глазам его, что он ей не верит, Клим закрыл глаза. Из книг, из разговоров взрослых он уже знал, что мужчина
становится на колени перед женщиной только
тогда, когда влюблен в нее. Вовсе не нужно вставать на колени для того, чтоб снять
с юбки гусеницу.
Лидия
стала бесноваться,
тогда ей сказали, что Игорь отдан в такое строгое училище, где начальство не позволяет мальчикам переписываться даже
с их родственниками.
— Ну, из-за чего ссорятся мужчины
с женщинами? Из-за мужчин, из-за женщин, конечно. Он
стал просить у меня свои деньги, а я пошутила, не отдала.
Тогда он стащил книжку, и мне пришлось заявить об этом мировому судье. Тут Ванька отдал мне книжку; вот и все.
Самгин лишь
тогда понял, что стена разрушается, когда
с нее, в хаос жердей и досок, сползавший к земле,
стали прыгать каменщики, когда они, сбрасывая со спины груз кирпичей, побежали
с невероятной быстротой вниз по сходням, а кирпичи сыпались вслед, все более громко барабаня по дереву, дробный звук этот заглушал скрип и треск.
— Среди своих друзей, — продолжала она неторопливыми словами, — он поставил меня так, что один из них, нефтяник, богач, предложил мне ехать
с ним в Париж. Я
тогда еще дурой ходила и не сразу обиделась на него, но потом жалуюсь Игорю. Пожал плечами. «Ну, что ж, — говорит. — Хам. Они тут все хамье». И — утешил: «В Париж, говорит, ты со мной поедешь, когда я остаток земли продам». Я еще поплакала. А потом — глаза
стало жалко. Нет, думаю, лучше уж пускай другие плачут!
Карандашик выскочил из его рук и подкатился к ногам Самгина. Дронов несколько секунд смотрел на карандаш, точно ожидая, что он сам прыгнет
с пола в руку ему. Поняв, чего он ждет, Самгин откинулся на спинку стула и
стал протирать очки.
Тогда Дронов поднял карандаш и покатил его Самгину.
В окно смотрели три звезды, вкрапленные в голубоватое серебро лунного неба. Петь кончили, и точно от этого
стало холодней. Самгин подошел к нарам, бесшумно лег, окутался
с головой одеялом, чтоб не видеть сквозь веки фосфорически светящегося лунного сумрака в камере, и почувствовал, что его давит новый страшок, не похожий на тот, который он испытал на Невском;
тогда пугала смерть, теперь — жизнь.
Поглаживая ногу, Крэйтон замолчал, и
тогда в вагоне
стало подозрительно тихо. Самгин выглянул из-под руки жандарма в коридор: двери всех купе были закрыты, лишь из одной высунулась воинственная, ершистая голова
с седыми усами; неприязненно взглянув на Самгина, голова исчезла.
— Это — плохо, я знаю. Плохо, когда человек во что бы то ни
стало хочет нравиться сам себе, потому что встревожен вопросом: не дурак ли он? И догадывается, что ведь если не дурак,
тогда эта игра
с самим собой, для себя самого, может сделать человека еще хуже, чем он есть. Понимаете, какая штука?
Неприятно было вспомнить, что Кутузов был первым, кто указал на нелепую несовместимость марксизма
с проповедью «национального самосознания»,
тогда же начатой Струве в
статье «Назад к Фихте».
— Лапотное, соломенное государство ввязалось в драку
с врагом, закованным в
сталь, — а? Не глупо, а? За одно это правительство подлежит низвержению, хотя я вовсе не либерал. Ты, дурова голова, сначала избы каменные построй, железом их покрой, ну,
тогда и воюй…
Неточные совпадения
Но когда дошли до того, что ободрали на лепешки кору
с последней сосны, когда не
стало ни жен, ни дев и нечем было «людской завод» продолжать,
тогда головотяпы первые взялись за ум.
Читая эти письма, Грустилов приходил в необычайное волнение.
С одной стороны, природная склонность к апатии,
с другой, страх чертей — все это производило в его голове какой-то неслыханный сумбур, среди которого он путался в самых противоречивых предположениях и мероприятиях. Одно казалось ясным: что он
тогда только будет благополучен, когда глуповцы поголовно
станут ходить ко всенощной и когда инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ будет назначен Парамоша.
Но ничего не вышло. Щука опять на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели; кошели, в которых кашу варили, сгорели вместе
с кашею. А рознь да галденье пошли пуще прежнего: опять
стали взаимно друг у друга земли разорять, жен в плен уводить, над девами ругаться. Нет порядку, да и полно. Попробовали снова головами тяпаться, но и тут ничего не доспели.
Тогда надумали искать себе князя.
А поелику навоз производить
стало всякому вольно, то и хлеба уродилось столько, что, кроме продажи, осталось даже на собственное употребление:"Не то что в других городах, —
с горечью говорит летописец, — где железные дороги [О железных дорогах
тогда и помину не было; но это один из тех безвредных анахронизмов, каких очень много встречается в «Летописи».
То, что он теперь, искупив пред мужем свою вину, должен был отказаться от нее и никогда не
становиться впредь между ею
с ее раскаянием и ее мужем, было твердо решено в его сердце; но он не мог вырвать из своего сердца сожаления о потере ее любви, не мог стереть в воспоминании те минуты счастия, которые он знал
с ней, которые так мало ценимы им были
тогда и которые во всей своей прелести преследовали его теперь.