Неточные совпадения
Среди этих домов люди, лошади, полицейские были мельче и незначительнее, чем
в провинции, были тише и покорнее. Что-то рыбье, ныряющее заметил
в них Клим, казалось, что все они судорожно искали, как бы поскорее вынырнуть из глубокого канала, полного водяной пылью и запахом гниющего дерева. Небольшими группами люди останавливались на
секунды под фонарями, показывая друг другу из-под черных шляп и зонтиков желтые пятна своих физиономий.
Вначале ее восклицания показались Климу восклицаниями удивления или обиды. Стояла она спиною к нему, он не видел ее лица, но
в следующие
секунды понял, что она говорит с яростью и хотя не громко, на низких нотах, однако способна оглушительно закричать, затопать ногами.
В следующую
секунду он сердито осудил себя за это любопытство и, нахмурясь, стал слушать внимательнее.
Оборвав фразу, она помолчала несколько
секунд, и снова зашелестел ее голос. Клим задумчиво слушал, чувствуя, что сегодня он смотрит на девушку не своими глазами; нет, она ничем не похожа на Лидию, но есть
в ней отдаленное сходство с ним. Он не мог понять, приятно ли это ему или неприятно.
В этом ему помогли две мухи: опустясь на горбик чайной ложки, они торопливо насладились друг другом, и одна исчезла
в воздухе тотчас, другая через две-три
секунды после нее.
На воде пруда, рядом с белым пятном его тужурки, вдруг явилось темное пятно, и
в ту же
секунду бабий голос обиженно спросил его...
Спать он лег, чувствуя себя раздавленным, измятым, и проснулся, разбуженный стуком
в дверь, горничная будила его к поезду. Он быстро вскочил с постели и несколько
секунд стоял, закрыв глаза, ослепленный удивительно ярким блеском утреннего солнца. Влажные листья деревьев за открытым окном тоже ослепительно сияли, отражая
в хрустальных каплях дождя разноцветные, короткие и острые лучики. Оздоровляющий запах сырой земли и цветов наполнял комнату; свежесть утра щекотала кожу. Клим Самгин, вздрагивая, подумал...
Точно уколотый или внезапно вспомнив нечто тревожное, Диомидов соскочил со стула и начал молча совать всем руку свою. Клим нашел, что Лидия держала эту слишком белую руку
в своей на несколько
секунд больше, чем следует. Студент Маракуев тоже простился; он еще
в комнате молодецки надел фуражку на затылок.
На
секунду замолчав, учитель почесал
в бороде и — докончил...
— Нет? — тихонько воскликнул Маракуев, остановился и несколько
секунд молча смотрел
в лицо Клима, пугливо мигая...
«Плачет. Плачет», — повторял Клим про себя. Это было неожиданно, непонятно и удивляло его до немоты. Такой восторженный крикун, неутомимый спорщик и мастер смеяться, крепкий, красивый парень, похожий на удалого деревенского гармониста, всхлипывает, как женщина, у придорожной канавы, под уродливым деревом, на глазах бесконечно идущих черных людей с папиросками
в зубах. Кто-то мохнатый, остановясь на
секунду за маленькой нуждой, присмотрелся к Маракуеву и весело крикнул...
В памяти на
секунду возникла неприятная картина: кухня, пьяный рыбак среди нее на коленях, по полу, во все стороны, слепо и бестолково расползаются раки, маленький Клим испуганно прижался к стене.
То, что произошло после этих слов, было легко, просто и заняло удивительно мало времени, как будто несколько
секунд. Стоя у окна, Самгин с изумлением вспоминал, как он поднял девушку на руки, а она, опрокидываясь спиной на постель, сжимала уши и виски его ладонями, говорила что-то и смотрела
в глаза его ослепляющим взглядом.
В отделе военно-морском он говорил ему о пушке; старый китаец, стоя неподвижно и боком к ней, покосился на нее несколько
секунд — и поплыл дальше.
Несколько
секунд Клим не понимал видимого. Ему показалось, что голубое пятно неба, вздрогнув, толкнуло стену и, увеличиваясь над нею, начало давить, опрокидывать ее. Жерди серой деревянной клетки,
в которую было заключено огромное здание, закачались, медленно и как бы неохотно наклоняясь
в сторону Клима, обнажая стену, увлекая ее за собою; был слышен скрип, треск и глухая, частая дробь кирпича, падавшего на стремянки.
Но тотчас же над переносьем его явилась глубокая складка, сдвинула густые брови
в одну линию, и на
секунду его круглые глаза ночной птицы как будто слились
в один глаз, формою как восьмерка. Это было до того странно, что Самгин едва удержался, чтоб не отшатнуться.
Он —
в углу, слева от окна, плотно занавешенного куском темной материи, он вскакивает со стула, сжав кулаки, разгребает руками густой воздух, грозит пальцем
в потолок, он пьянеет от своих слов, покачивается и, задыхаясь, размахнув руками, стоит несколько
секунд молча и точно распятый.
Закрыв глаза, он помолчал несколько
секунд, вскочил и налил вина
в стакан Клима.
В черном плаще,
в широкой шляпе с загнутыми полями и огромным пепельного цвета пером, с тростью
в руке, она имела вид победоносный, великолепное лицо ее было гневно нахмурено. Самгин несколько
секунд смотрел на нее с почтительным изумлением, сняв фуражку.
Дома его ждал толстый конверт с надписью почерком Лидии; он лежал на столе, на самом видном месте. Самгин несколько
секунд рассматривал его, не решаясь взять
в руки, стоя
в двух шагах от стола. Потом, не сходя с места, протянул руку, но покачнулся и едва не упал, сильно ударив ладонью по конверту.
Самгин-сын посмотрел на это несколько
секунд и, опустив голову, прикрыл глаза, чтоб не видеть.
В изголовье дивана стояла, точно вырезанная из гранита, серая женщина и ворчливым голосом, удваивая гласные, искажая слова, говорила...
Он взглянул на Любашу, сидевшую
в углу дивана с надутым и обиженным лицом. Адъютант положил пред ним бумаги Клима, наклонился и несколько
секунд шептал
в серое ухо. Начальник, остановив его движением руки, спросил Клима...
Смеясь, она рассказала, что
в «Даме с камелиями» она ни на
секунду не могла вообразить себя умирающей и ей мучительно совестно пред товарищами, а
в «Чародейке» не решилась удавиться косою, боясь, что привязная коса оторвется. Быстро кончив рассказывать о себе, она стала подробно спрашивать Клима об аресте.
Карандашик выскочил из его рук и подкатился к ногам Самгина. Дронов несколько
секунд смотрел на карандаш, точно ожидая, что он сам прыгнет с пола
в руку ему. Поняв, чего он ждет, Самгин откинулся на спинку стула и стал протирать очки. Тогда Дронов поднял карандаш и покатил его Самгину.
Самгин замолчал, несколько охлажденный этим изъявлением, даже на
секунду уловил
в этом нечто юмористическое, а Митрофанов, крякнув, продолжал очень тихо...
— Подобно исходу из плена египетского, — крикнул он как раз
в те
секунды, когда Самгин входил
в дверь. — А Моисея — нет! И некому указать пути
в землю обетованную.
За этим делом его и застала Никонова. Открыв дверь и медленно притворяя ее, она стояла на пороге, и на побледневшем лице ее возмущенно и неестественно выделились потемневшие глаза. Прошло несколько неприятно длинных
секунд, прежде, чем она тихо, с хрипотой
в горле, спросила...
Закурил папиросу и стал пускать струи дыма
в зеркало, сизоватый дым на
секунды стирал лицо и, кудряво расползаясь по стеклу, снова показывал мертвые кружочки очков, хрящеватый нос, тонкие губы и острую кисточку темненькой бороды.
Самгин видел, как лошади казаков, нестройно, взмахивая головами, двинулись на толпу, казаки подняли нагайки, но
в те же
секунды его приподняло с земли и
в свисте, вое, реве закружило, бросило вперед, он ткнулся лицом
в бок лошади, на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул
в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился у памятника Скобелеву; рядом с ним стоял седой человек, похожий на шкаф, пальто на хорьковом мехе было распахнуто, именно как дверцы шкафа, показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку на затылок, человек ревел басом...
— М-морды, — сказал человек, выхватив фонарь из рук его, осветил Самгина, несколько
секунд пристально посмотрел
в лицо его, потом громко отхаркнул, плюнул под столик и сообщил...
Он отбрасывал их от себя, мял, разрывал руками, люди лопались
в его руках, как мыльные пузыри; на
секунду Самгин видел себя победителем, а
в следующую — двойники его бесчисленно увеличивались, снова окружали его и гнали по пространству, лишенному теней, к дымчатому небу; оно опиралось на землю плотной, темно-синей массой облаков, а
в центре их пылало другое солнце, без лучей, огромное, неправильной, сплющенной формы, похожее на жерло печи, — на этом солнце прыгали черненькие шарики.
Он задремал, затем его разбудил шум, — это Дуняша, надевая ботинки, двигала стулом. Сквозь веки он следил, как эта женщина, собрав свои вещи
в кучу, зажала их под мышкой, погасила свечу и пошла к двери. На
секунду остановилась, и Самгин догадался, что она смотрит на него; вероятно, подойдет. Но она не подошла, а, бесшумно открыв дверь, исчезла.
Он помолчал несколько
секунд, взвешивая слова «внутренняя свобода», встал и, шагая по комнате из угла
в угол, продолжал более торопливо...
Вытаращив глаза, потирая ладонью шершавый лоб, он несколько
секунд смотрел
в лицо Самгина, и Самгин видел, как его толстые губы, потные щеки расплываются, тают
в торжествующей улыбке.
«Это я слышал или читал», — подумал Самгин, и его ударила скука: этот день, зной, поля, дорога, лошади, кучер и все, все вокруг он многократно видел, все это сотни раз изображено литераторами, живописцами.
В стороне от дороги дымился огромный стог сена, серый пепел сыпался с него, на
секунду вспыхивали, судорожно извиваясь, золотисто-красненькие червячки, отовсюду из черно-серого холма выбивались курчавые, синие струйки дыма, а над стогом дым стоял беловатым облаком.
Самгин, не вслушиваясь
в ее слова, смотрел на ее лицо, — оно не стало менее красивым, но явилось
в нем нечто незнакомое и почти жуткое: ослепительно сверкали глаза, дрожали губы, выбрасывая приглушенные слова, и тряслись, побелев, кисти рук. Это продолжалось несколько
секунд. Марина, разняв руки, уже улыбалась, хотя губы еще дрожали.
Несколько
секунд Безбедов молчал, разглядывая собеседника, его голубые стеклянные зрачки стали как будто меньше, острей; медленно раздвинув толстые губы
в улыбку, он сказал...
Это было последнее,
в чем он отдал себе отчет, — ему вдруг показалось, что темное пятно вспухло и образовало
в центре чана вихорек. Это было видимо только краткий момент, две, три
секунды, и это совпало с более сильным топотом ног, усилилась разноголосица криков, из тяжко охающих возгласов вырвался истерически ликующий, но и как бы испуганный вопль...
Люди судорожно извивались, точно стремясь разорвать цепь своих рук; казалось, что с каждой
секундой они кружатся все быстрее и нет предела этой быстроте; они снова исступленно кричали, создавая облачный вихрь, он расширялся и суживался, делая сумрак светлее и темней; отдельные фигуры, взвизгивая и рыча, запрокидывались назад, как бы стремясь упасть на пол вверх лицом, но вихревое вращение круга дергало, выпрямляло их, — тогда они снова включались
в серое тело, и казалось, что оно, как смерч, вздымается вверх выше и выше.
Время шло медленно и все медленнее, Самгин чувствовал, что погружается
в холод какой-то пустоты,
в состояние бездумья, но вот золотистая голова Дуняши исчезла, на месте ее величественно встала Алина, вся
в белом, точно мраморная. Несколько
секунд она стояла рядом с ним — шумно дыша, становясь как будто еще выше. Самгин видел, как ее картинное лицо побелело, некрасиво выкатились глаза, неестественно низким голосом она сказала...
Можно было думать, что все там устало за день, хочет остановиться, отдохнуть, — остановиться
в следующую
секунду, на точке,
в которой она застанет.
Бердников как будто удивился и несколько
секунд молча, мигая, смотрел
в лицо Самгина.
Он опрокинул
в рот рюмку водки, щелкнув языком, на
секунду закрыл глазки и снова начал сорить...
Тагильский, прищурив красненькие глазки, несколько
секунд молчал, внимательно глядя
в лицо Самгина, Самгин, не мигнув, выдержал этот испытующий взгляд.
Отстранив длинного человека движением руки, она прошла
в конец вагона, а он пошатнулся, сел напротив Самгина и, закусив губу, несколько
секунд бессмысленно смотрел
в лицо его.
— Да, знаю, — откликнулся Кутузов и, гулко кашлянув, повторил: — Знаю, как же… — Помолчав несколько
секунд, добавил, негромко и как-то жестко: — Она была из тех женщин, которые идут
в революцию от восхищения героями. Из романтизма. Она была человек морально грамотный…
Те двое поняли, что они — лишние, поцеловали ее пухлую ручку с кольцами на розовых пальчиках и ушли. Елена несколько
секунд пристально, с улыбкой
в глазах рассматривала Самгина, затем скорчила рожицу
в комически печальную гримасу и, вздохнув, спросила...
Только что прошел обильный дождь, холодный ветер, предвестник осени, гнал клочья черных облаков, среди них ныряла ущербленная луна, освещая на
секунды мостовую, жирно блестел булыжник, тускло, точно оловянные, поблескивали стекла окон, и все вокруг как будто подмигивало. Самгина обогнали два человека, один из них шел точно
в хомуте, на плече его сверкала медная труба — бас, другой, согнувшись, сунув руки
в карманы, прижимал под мышкой маленький черный ящик, толкнув Самгина, он пробормотал...
Какие-то
секунды Самгин чувствовал себя
в состоянии, близком обмороку. Ему даже показалось, что он слышит ревущий нечеловеческий смех и что смех погасил медный вой и покрякивание труб оркестра, свист паровозов, сигналы стрелочников.
Шел он медленно, глядя под ноги себе, его толкали, он покачивался, прижимаясь к стене вагона, и
секунды стоял не поднимая головы, почти упираясь
в грудь свою широким бритым подбородком.