Неточные совпадения
Бабушку никто не любил. Клим, видя это, догадался, что он неплохо сделает, показывая, что только он любит одинокую старуху. Он охотно слушал ее рассказы о таинственном доме. Но в день своего рождения бабушка повела Клима гулять и в одной из улиц
города, в глубине большого двора, указала ему неуклюжее, серое, ветхое здание в пять окон, разделенных
тремя колоннами, с развалившимся крыльцом, с мезонином в два окна.
Оживляясь, он говорил о том, что сословия относятся друг к другу иронически и враждебно, как племена различных культур, каждое из них убеждено, что все другие не могут понять его, и спокойно мирятся с этим, а все вместе полагают, что население
трех смежных губерний по всем навыкам, обычаям, даже по говору — другие люди и хуже, чем они, жители вот этого
города.
Из шестидесяти тысяч жителей
города он знал шестьдесят или сто единиц и был уверен, что хорошо знает весь
город, тихий, пыльный, деревянный на
три четверти.
— На мамашу — не сердись, она о тебе заботливая. Во всем
городе я знаю всего
трех матерей, которые так о сыновьях заботятся.
Густой туман окутывал
город, и хотя было не более
трех часов пополудни, Невский проспект пытались осветить радужные пузыри фонарей, похожих на гигантские одуванчики.
— Ну, идемте смотреть
город, — скорее приказала, чем предложила она. Клим счел невежливым отказаться и часа
три ходил с нею в тумане, по скользким панелям, смазанным какой-то особенно противной грязью, не похожей на жирную грязь провинции. Марина быстро и твердо, как солдат, отбивала шаг, в походке ее была та же неудержимость, как в словах, но простодушие ее несколько подкупало Клима.
Мужики связали его, привезли в
город, а здесь врачи установили, что земский давно уже, месяца два-три назад тому, сошел с ума.
В не свойственном ей лирическом тоне она минуты две-три вспоминала о Петербурге, заставив сына непочтительно подумать, что Петербург за двадцать четыре года до этого вечера был
городом маленьким и скучным.
При второй встрече с Климом он сообщил ему, что за фельетоны Робинзона одна газета была закрыта, другая приостановлена на
три месяца, несколько газет получили «предостережение», и во всех
городах, где он работал, его врагами всегда являлись губернаторы.
— Сегодня знакомлю редакцию с культурными силами
города. На семьдесят тысяч жителей оказалось четырнадцать сил, н-да, брат!
Три силы состоят под гласным надзором полиции, а остальные, наверное, почти все под негласным. Зер комиш… [Очень смешно (нем.).]
— Пора идти. Нелепый
город, точно его черт палкой помешал. И все в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы с венского на московский. Обок с одним таким уродищем притулился, нагнулся в улицу серенький курятничек в
три окна, а над воротами — вывеска: кто-то «предсказывает будущее от пяти часов до восьми», — больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! — Кутузов широко усмехнулся...
Клим смотрел на каменные дома, построенные Варавкой за двадцать пять лет, таких домов было десятка
три, в старом, деревянном
городе они выступали резко, как заплаты на изношенном кафтане, и казалось, что они только уродуют своеобразно красивый городок, обиталище чистенького и влюбленного в прошлое историка Козлова.
За
городом работали сотни
три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для вокзала. Согнувшись горбато, ходили люди в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины стоял в потном воздухе. Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один из них ревел...
— Идиотский
город, восемьдесят пять процентов жителей — идиоты, десять — жулики, процента
три — могли бы работать, если б им не мешала администрация, затем идут страшно умные, а потому ни к черту не годные мечтатели…
«Вероятно, Уповаева хоронят», — сообразил он, свернул в переулок и пошел куда-то вниз, где переулок замыкала горбатая зеленая крыша церкви с
тремя главами над нею. К ней опускались два ряда приземистых, пузатых домиков, накрытых толстыми шапками снега. Самгин нашел, что они имеют некоторое сходство с людьми в шубах, а окна и двери домов похожи на карманы. Толстый слой серой, холодной скуки висел над
городом. Издали доплывало унылое пение церковного хора.
Было в нем что-то устойчиво скучное, упрямое. Каждый раз, бывая у Марины, Самгин встречал его там, и это было не очень приятно, к тому же Самгин замечал, что англичанин выспрашивает его, точно доктор — больного. Прожив в
городе недели
три, Крэйтон исчез.
Но, выпив сразу два стакана вина, он заговорил менее хрипло и деловито. Цены на землю в Москве сильно растут, в центре
города квадратная сажень доходит до
трех тысяч. Потомок славянофилов, один из «отцов
города» Хомяков, за ничтожный кусок незастроенной земли, необходимой
городу для расширения панели, потребовал 120 или даже 200 тысяч, а когда ему не дали этих денег, загородил кусок железной решеткой, еще более стеснив движение.
Неточные совпадения
Городничий. Эк куда хватили! Ещё умный человек! В уездном
городе измена! Что он, пограничный, что ли? Да отсюда, хоть
три года скачи, ни до какого государства не доедешь.
Позавтракать // Мужьям хозяйки вынесли: // Ватрушки с творогом, // Гусятина (прогнали тут // Гусей;
три затомилися, // Мужик их нес под мышкою: // «Продай! помрут до
городу!» — // Купили ни за что).
Вить от нас и
город в
трех верстах, батюшка.
В одной из приволжских губерний градоначальник был роста
трех аршин с вершком, и что же? — прибыл в тот
город малого роста ревизор, вознегодовал, повел подкопы и достиг того, что сего, впрочем, достойного человека предали суду.
Изложив таким манером нечто в свое извинение, не могу не присовокупить, что родной наш
город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет
три реки и, в согласность древнему Риму, на семи горах построен, на коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница в том только состоит, что в Риме сияло нечестие, а у нас — благочестие, Рим заражало буйство, а нас — кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у нас — начальники.