Неточные совпадения
Закрыв глаза, Лютов покачал головою, потом вытянул из кармана брюк стальную цепочку для ключей, на конце ее болтались
тяжелые золотые
часы.
В
часы тяжелых настроений Клим Самгин всегда торопился успокоить себя, чувствуя, что такие настроения колеблют и расшатывают его веру в свою оригинальность.
Трифонов
часа два возил Самгиных по раскаленным улицам в шикарнейшей коляске, запряженной парою очень
тяжелых, ленивых лошадей, обильно потел розовым потом и, часто вытирая голое лицо кастрата надушенным платком, рассказывал о достопримечательностях Астрахани тоже клетчатыми, как его костюм, серенькими и белыми словами; звучали они одинаково живо.
Когда Самгин вышел на Красную площадь, на ней было пустынно, как бывает всегда по праздникам. Небо осело низко над Кремлем и рассыпалось
тяжелыми хлопьями снега. На золотой чалме Ивана Великого снег не держался. У музея торопливо шевырялась стая голубей свинцового цвета. Трудно было представить, что на этой площади, за
час пред текущей минутой, топтались, вторгаясь в Кремль, тысячи рабочих людей, которым, наверное, ничего не известно из истории Кремля, Москвы, России.
«Атропин, конечно», — сообразил Клим, строго взглянув в раскрашенное лицо, и задумался о проститутках: они почему-то предлагали ему себя именно в
тяжелые, скучные
часы.
Затем наступили очень
тяжелые дни. Мать как будто решила договорить все не сказанное ею за пятьдесят лет жизни и
часами говорила, оскорбленно надувая лиловые щеки. Клим заметил, что она почти всегда садится так, чтоб видеть свое отражение в зеркале, и вообще ведет себя так, как будто потеряла уверенность в реальности своей.
Из окна, точно дым, выплывало умоляющее бормотанье Дуняши, Иноков тоже рассказывал что-то вполголоса, снизу, из города, доносился
тяжелый, но мягкий, странно чавкающий звук, как будто огромные подошвы шлепали по камню мостовой. Самгин вынул
часы, посмотрел на циферблат — время шло медленно.
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот
час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно
тяжелый, от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
— Это — грех, не понимать. Взял девушку, она тебе детей родит, а тебя будто и нет, — без души ты ко мне. Это грех, Петя. Кто тебе ближе меня, кто тебя пожалеет в
тяжёлый час?
Ночью, в
тяжелый час, когда я, лежа в углу, слушал в каменном ужасе сонный храп изработавшихся людей и расставлял пред собою так и эдак немые, непонятные слова: жизнь, люди, правда, душа, — пекарь тихо подполз ко мне и лег рядом:
Большая часть, проникнутая сознанием своего бессилия и величием начальнической милости, — с трепетом возится за его поручением и хоть не сходит с ума, но сколько выдерживает опасений, сомнений, сколько
тяжелых часов переживает, ежели что-нибудь не сделается или сделается не совсем так, как поручено…
Неточные совпадения
Левина уже не поражало теперь, как в первое время его жизни в Москве, что для переезда с Воздвиженки на Сивцев Вражек нужно было запрягать в
тяжелую карету пару сильных лошадей, провезти эту карету по снежному месиву четверть версты и стоять там четыре
часа, заплатив за это пять рублей. Теперь уже это казалось ему натурально.
Свет померк скоро, но мука осталась, и Зосимов, наблюдавший и изучавший своего пациента со всем молодым жаром только что начинающего полечивать доктора, с удивлением заметил в нем, с приходом родных, вместо радости как бы
тяжелую скрытую решимость перенесть час-другой пытки, которой нельзя уж избегнуть.
В этом он отчасти руководствовался своей собственной, созданной им, со времени вступления в службу, логикой: «Не увидят, что в брюхе, — и толковать пустяков не станут; тогда как
тяжелая цепочка на
часах, новый фрак, светлые сапоги — все это порождает лишние разговоры».
Тихо; только раздаются шаги
тяжелых, домашней работы сапог Ильи Ивановича, еще стенные
часы в футляре глухо постукивают маятником, да порванная время от времени рукой или зубами нитка у Пелагеи Игнатьевны или у Настасьи Ивановны нарушает глубокую тишину.
Притом, глядя на вас, слушая вас по целым
часам, кто бы добровольно захотел принимать на себя
тяжелую обязанность отрезвляться от очарования?