Но вот часы в залах, одни за другими, бьют шесть. Двери в большую гостиную отворяются, голоса смолкают, и начинается шарканье, звон шпор… Толпы окружают закусочный стол. Пьют «под селедочку», «под парную белужью икорку», «под греночки с мозгами» и т. д. Ровно час пьют и закусывают. Потом из залы-читальни доносится первый
удар часов — семь, — и дежурный звучным баритоном покрывает чоканье рюмок и стук ножей.
К тому времени я уже бессознательно твердил: «Молли не будет», — испытав душевную пустоту и трезвую горечь последнего
удара часов, вздрагивая перед тем от каждого восклицания, когда мне чудилось, что появились новые лица.
Неточные совпадения
Ровно в пять
часов, бронзовые
часы Петр I не успели добить пятого
удара, как вышел Алексей Александрович в белом галстуке и во фраке с двумя звездами, так как сейчас после обеда ему надо было ехать.
«Так, верно, те, которых ведут на казнь, прилепливаются мыслями ко всем предметам, которые им встречаются на дороге», — мелькнуло у него в голове, но только мелькнуло, как молния; он сам поскорей погасил эту мысль… Но вот уже и близко, вот и дом, вот и ворота. Где-то вдруг
часы пробили один
удар. «Что это, неужели половина восьмого? Быть не может, верно, бегут!»
«Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! — // Скрежеща, мыслит Кочубей, — // Я пощажу твою обитель, // Темницу дочери моей; // Ты не истлеешь средь пожара, // Ты не издохнешь от
удара // Казачьей сабли. Нет, злодей, // В руках московских палачей, // В крови, при тщетных отрицаньях, // На дыбе, корчась в истязаньях, // Ты проклянешь и день и
час, // Когда ты дочь крестил у нас, // И пир, на коем чести чашу // Тебе я полну наливал, // И ночь, когда голубку нашу // Ты, старый коршун, заклевал!..»
Но когда настал
час — «пришли римляне и взяли», она постигла, откуда пал неотразимый
удар, встала, сняв свой венец, и молча, без ропота, без малодушных слез, которыми омывали иерусалимские стены мужья, разбивая о камни головы, только с окаменелым ужасом покорности в глазах пошла среди павшего царства, в великом безобразии одежд, туда, куда вела ее рука Иеговы, и так же — как эта бабушка теперь — несла святыню страдания на лице, будто гордясь и силою
удара, постигшего ее, и своею силою нести его.
Без вас он погибнет, с ним случится нервный
удар; я боюсь, что он не вынесет еще до ночи…» Она прибавила, что самой ей непременно надо будет отлучиться, «может быть, даже на два
часа, и что князя, стало быть, она оставляет на одного меня».