Неточные совпадения
— Нехаева? Она — смешная, впрочем — тоже интересная. Помешалась на французских декадентах. А вот Спивак — это, брат, фигура! Ее
трудно понять. Туробоев ухаживает за ней и, кажется, не безнадежно. А впрочем — не
знаю…
— Как все это странно…
Знаешь — в школе за мной ухаживали настойчивее и больше, чем за нею, а ведь я рядом с нею почти урод. И я очень обижалась — не за себя, а за ее красоту. Один… странный человек, Диомидов, непросто — Демидов, а — Диомидов, говорит, что Алина красива отталкивающе. Да, так и сказал. Но… он человек необыкновенный, его хорошо слушать, а верить ему
трудно.
— Изорвал,
знаете; у меня все расползлось, людей не видно стало, только слова о людях, — глухо говорил Иноков, прислонясь к белой колонке крыльца, разминая пальцами папиросу. — Это очень
трудно — писать бунт; надобно чувствовать себя каким-то… полководцем, что ли? Стратегом…
— Какой вы сложный, неуловимый!
Трудно привыкнуть к вам. Другие, рядом с вами, — точно оперные певцы: заранее
знаешь все, что они будут петь.
Он вспомнил, что в каком-то английском романе герой, добродушный человек,
зная, что жена изменяет ему, вот так же сидел пред камином, разгребая угли кочергой, и мучился, представляя, как стыдно, неловко будет ему, когда придет жена, и как
трудно будет скрыть от нее, что он все
знает, но, когда жена, счастливая, пришла, он выгнал ее.
Самгин, слушая, заставлял себя улыбаться, это было очень
трудно, от улыбки деревенело лицо, и он
знал, что улыбка так же глупа, как неуместна. Он все-таки сказал...
— Нет, он
знает. Он мне показывал копию секретного рапорта адмирала Чухнина, адмирал сообщает, что Севастополь — очаг политической пропаганды и что намерение разместить там запасных по обывательским квартирам — намерение несчастное, а может быть, и злоумышленное. Когда царю показали рапорт, он произнес только: «
Трудно поверить».
— Я
знаю, что тебе
трудно, но ведь это — ненадолго, революция — будет, будет!
— Как я, избитый, буду на суде? Меня весь город
знает. Мне
трудно дышать, говорить. Меня лечить надо…
— Вот и мы здесь тоже думаем — врут! Любят это у нас — преувеличить правду. К примеру — гвоздари: жалуются на скудость жизни, а между тем — зарабатывают больше плотников. А плотники — на них ссылаются, дескать — кузнецы лучше нас живут. Союзы тайные заводят…
Трудно,
знаете, с рабочим народом. Надо бы за всякую работу единство цены установить…
— Здоровенная будет у нас революция, Клим Иванович. Вот — начались рабочие стачки против войны —
знаешь? Кушать
трудно стало, весь хлеб армии скормили. Ох, все это кончится тем, что устроят европейцы мир промежду себя за наш счет, разрежут Русь на кусочки и начнут глодать с ее костей мясо.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Вот и смотритель здешнего училища… Я не
знаю, как могло начальство поверить ему такую должность: он хуже, чем якобинец, и такие внушает юношеству неблагонамеренные правила, что даже выразить
трудно. Не прикажете ли, я все это изложу лучше на бумаге?
— Да, если ты хочешь арифметическим путем
узнать дух народа, то, разумеется, достигнуть этого очень
трудно.
— Впрочем, для тебя же хуже, — продолжал Грушницкий, — теперь тебе
трудно познакомиться с ними, — а жаль! это один из самых приятных домов, какие я только
знаю…
И вот таким образом составился в голове нашего героя сей странный сюжет, за который, не
знаю, будут ли благодарны ему читатели, а уж как благодарен автор, так и выразить
трудно.
Что думал он в то время, когда молчал, — может быть, он говорил про себя: «И ты, однако ж, хорош, не надоело тебе сорок раз повторять одно и то же», — Бог ведает,
трудно знать, что думает дворовый крепостной человек в то время, когда барин ему дает наставление.