Неточные совпадения
Звон колокольчика и крик швейцара, возвестив время отхода поезда, прервал думы Самгина о
человеке, неприятном ему. Он оглянулся, в зале суетились пассажиры, толкая друг друга,
стремясь к выходу
на перрон.
Выбрав удобную минуту, Клим ушел, почти озлобленный против Спивак, а ночью долго думал о
человеке, который
стремится найти свой собственный путь, и о
людях, которые всячески стараются взнуздать его, направить
на дорогу, истоптанную ими, стереть его своеобразное лицо.
Самгин замолчал. Стратонов опрокинул себя в его глазах этим глупым жестом и огорчением по поводу брюк. Выходя из вагона, он простился со Стратоновым пренебрежительно, а сидя в пролетке извозчика, думал с презрением: «Бык. Идиот.
На что же ты годишься в борьбе против
людей, которые,
стремясь к своим целям, способны жертвовать свободой, жизнью?»
Она откинулась
на спинку стула, прикрыв глаза. Груди ее неприлично торчали, шевеля ткань кофты и точно
стремясь обнажиться.
На незначительном лице застыло напряжение, как у
человека, который внимательно прислушивается.
Торжественно звонил соборный колокол, трещали пролетки извозчиков,
люди шагали быстро, говорили крикливо и необычно перепутались: рядом с горожанами, одетыми празднично, шла растрепанная мастеровщина, всюду сновали оборванные ребятишки,
стремясь как
на пожар или
на парад.
— Ну, если б не стыдно было, так вы — не говорили бы
на эту тему, — сказал Самгин. И прибавил поучительно: —
Человек беспокоится потому, что ищет себя. Хочет быть самим собой, быть в любой момент верным самому себе.
Стремится к внутренней гармонии.
Люди судорожно извивались, точно
стремясь разорвать цепь своих рук; казалось, что с каждой секундой они кружатся все быстрее и нет предела этой быстроте; они снова исступленно кричали, создавая облачный вихрь, он расширялся и суживался, делая сумрак светлее и темней; отдельные фигуры, взвизгивая и рыча, запрокидывались назад, как бы
стремясь упасть
на пол вверх лицом, но вихревое вращение круга дергало, выпрямляло их, — тогда они снова включались в серое тело, и казалось, что оно, как смерч, вздымается вверх выше и выше.
Вскрикивая, он черпал горстями воду, плескал ее в сторону Марины, в лицо свое и
на седую голову.
Люди вставали с пола, поднимая друг друга за руки, под мышки, снова становились в круг, Захарий торопливо толкал их, устанавливал, кричал что-то и вдруг, закрыв лицо ладонями, бросился
на пол, — в круг вошла Марина, и
люди снова бешено, с визгом, воем, стонами, завертелись, запрыгали, как бы
стремясь оторваться от пола.
«Ярмарка там», — напомнил себе Самгин, устало шагая, глядя
на свою тень, — она скользила, дергалась по разбитой мягкой дороге, как бы
стремясь зарыться в пыль, и легко превращалась в серую фигурку
человека, подавленного изумлением и жалкого.
«Вероятно, шут своего квартала», — решил Самгин и, ускорив шаг, вышел
на берег Сены. Над нею шум города стал гуще, а река текла так медленно, как будто ей тяжело было уносить этот шум в темную щель, прорванную ею в нагромождении каменных домов.
На черной воде дрожали, как бы
стремясь растаять, отражения тусклых огней в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу,
на борту ее стоял
человек, щупая воду длинным шестом, с реки кто-то невидимый глухо говорил ему...
— «
Человек рождается
на страдание, как искра, чтоб
устремиться вверх», — с восторгом вскричал маленький Твердохлебов, и его личико сморщилось, стало еще меньше. Обнажая шоколадную конфекту, соскабливая с нее ногтем бумажку, Томилин погасил восторг этого человечка холодными словами...
— Там живут Тюхи, дикие рожи, кошмарные подобия
людей, — неожиданно и очень сердито сказал ‹Андреев›. — Не уговаривайте меня идти
на службу к ним — не пойду! «
Человек рождается
на страдание, как искра, чтоб
устремляться вверх» — но я предпочитаю погибать с Наполеоном, который хотел быть императором всей Европы, а не с безграмотным Емелькой Пугачевым. — И, выговорив это, он выкрикнул латинское...
Неточные совпадения
Чичиков тоже
устремился к окну. К крыльцу подходил лет сорока
человек, живой, смуглой наружности.
На нем был триповый картуз. По обеим сторонам его, сняв шапки, шли двое нижнего сословия, — шли, разговаривая и о чем-то с <ним> толкуя. Один, казалось, был простой мужик; другой, в синей сибирке, какой-то заезжий кулак и пройдоха.
Сколько насмешек, пожимания плеч, холодных и строгих взглядов перенес он
на пути к своему идеалу! И если б он вышел победителем, вынес
на плечах свою задачу и доказал «серьезным
людям», что они
стремятся к миражу, а он к делу — он бы и был прав.
— Ну, па-а-слушайте, милостивый государь, ну, куда мы идем? Я вас спрашиваю: куда мы
стремимся и в чем тут остроумие? — громко прокричал поручик. — Если
человек несчастный в своих неудачах соглашается принесть извинение… если, наконец, вам надо его унижение… Черт возьми, да не в гостиной же мы, а
на улице! Для улицы и этого извинения достаточно…
Тогда услышали шум приближающейся команды, оружия блеснули между деревьями,
человек полтораста солдат высыпало из лесу и с криком
устремились на вал.
— Помилуйте, вашество! — роптал излюбленный
человек всей губернии, — мы жертвуем достоянием…
на призыв
стремимся… Наконец это наша зала, наш бал…