Неточные совпадения
Нянька была единственным
человеком, который пролил тихие слезы над гробом усопшей. После похорон, за обедом, Иван Акимович Самгин сказал краткую и благодарную речь о
людях, которые
умеют жить, не мешая ближним своим. Аким Васильевич Самгин, подумав, произнес...
Он уже научился не только зорко подмечать в
людях смешное и глупое, но искусно
умел подчеркнуть недостатки одного в глазах другого.
Он выучился искусно ставить свое мнение между да и нет, и это укрепляло за ним репутацию
человека, который
умеет думать независимо, жить на средства своего ума.
Томилин усмехнулся и вызвал сочувственную усмешку Клима; для него становился все более поучительным независимый
человек, который тихо и упрямо, ни с кем не соглашаясь,
умел говорить четкие слова, хорошо ложившиеся в память.
Додуматься до этого было приятно; просмотрев еще раз ход своих мыслей, Клим поднял голову и даже усмехнулся, что он — крепкий
человек и
умеет преодолевать неприятности быстро.
Снова начали петь, и снова Самгину не верилось, что бородатый
человек с грубым лицом и красными кулаками может петь так
умело и красиво. Марина пела с яростью, но детонируя, она широко открывала рот, хмурила золотые брови, бугры ее грудей неприлично напрягались.
Особенно ценным в Нехаевой было то, что она
умела смотреть на
людей издали и сверху. В ее изображении даже те из них, о которых почтительно говорят, хвалебно пишут, становились маленькими и незначительными пред чем-то таинственным, что она чувствовала. Это таинственное не очень волновало Самгина, но ему было приятно, что девушка, упрощая больших
людей, внушает ему сознание его равенства с ними.
— А я — не понимаю, — продолжала она с новой, острой усмешкой. — Ни о себе, ни о
людях — не понимаю. Я не
умею думать… мне кажется. Или я думаю только о своих же думах. В Москве меня познакомили с одним сектантом, простенький такой, мордочка собаки. Он качался и бормотал...
Когда мысли этого цвета и порядка являлись у Самгина, он хорошо чувствовал, что вот это — подлинные его мысли, те, которые действительно отличают его от всех других
людей. Но он чувствовал также, что в мыслях этих есть что-то нерешительное, нерешенное и робкое. Высказывать их вслух не хотелось. Он
умел скрывать их даже от Лидии.
«В сущности, все эти умники —
люди скучные. И — фальшивые, — заставлял себя думать Самгин, чувствуя, что им снова овладевает настроение пережитой ночи. — В душе каждого из них, под словами, наверное, лежит что-нибудь простенькое. Различие между ними и мной только в том, что они
умеют казаться верующими или неверующими, а у меня еще нет ни твердой веры, ни устойчивого неверия».
— Когда я слушаю споры, у меня возникает несколько обидное впечатление; мы, русские
люди, не
умеем владеть умом. У нас не
человек управляет своей мыслью, а она порабощает его. Вы помните, Самгин, Кутузов называл наши споры «парадом парадоксов»?
— Достоевский обольщен каторгой. Что такое его каторга? Парад. Он инспектором на параде, на каторге-то был. И всю жизнь ничего не
умел писать, кроме каторжников, а праведный
человек у него «Идиот». Народа он не знал, о нем не думал.
«Но эти слова говорят лишь о том, что я
умею не выдавать себя. Однако роль внимательного слушателя и наблюдателя откуда-то со стороны, из-за угла, уже не достойна меня. Мне пора быть более активным. Если я осторожно начну ощипывать с
людей павлиньи перья, это будет очень полезно для них. Да. В каком-то псалме сказано: «ложь во спасение». Возможно, но — изредка и — «во спасение», а не для игры друг с другом».
— Вчера, на ярмарке, Лютов читал мужикам стихи Некрасова, он удивительно читает, не так красиво, как Алина, но — замечательно! Слушали его очень серьезно, но потом лысенький старичок спросил: «А плясать —
умеешь? Я, говорит, думал, что вы комедианты из театров». Макаров сказал: «Нет, мы просто —
люди». — «Как же это так — просто? Просто
людей — не бывает».
— Адский пейзаж с черненькими фигурами недожаренных грешников. Железные горы, а на них жалкая трава, как зеленая ржавчина. Знаешь, я все более не люблю природу, — заключила она свой отчет, улыбаясь и подчеркнув слово «природа» брезгливой гримасой. — Эти горы, воды, рыбы — все это удивительно тяжело и глупо. И — заставляет жалеть
людей. А я — не
умею жалеть.
Клим съежился, теснимый холодной сыростью, досадными думами о
людях, которые
умеют восторженно говорить необыкновенные глупости, и о себе,
человеке, который все еще не может создать свою систему фраз.
Он вызывал впечатление крепкого, надежного
человека, который привык и
умеет делать все так же осторожно и уверенно, как он ест.
— Вот эти башкиры, калмыки — зря обременяют землю. Работать — не
умеют, учиться — не способны. Отжившие
люди. Персы — тоже.
— Для знакомой собаки. У меня, батенька, «влеченье, род недуга» к бездомным собакам. Такой умный, сердечный зверь и — не оценен! Заметьте, Самгин, никто не
умеет любить
человека так, как любят собаки.
Когда она начала есть, Клим подумал, что он впервые видит
человека, который
умеет есть так изящно, с таким наслаждением, и ему показалось, что и все только теперь дружно заработали вилками и ножами, а до этой минуты в зале было тихо.
— Надо поучиться, а то вы компрометируете мысль, ту силу, которая отводит
человека от животного, но которой вы еще не
умеете владеть…
— Он был добрый. Знал — все, только не
умеет знать себя. Он сидел здесь и там, — женщина указала рукою в углы комнаты, — но его никогда не было дома. Это есть такие
люди, они никогда не
умеют быть дома, это есть — русские, так я думаю. Вы — понимаете?
«Да, здесь
умеют жить», — заключил он, побывав в двух-трех своеобразно благоустроенных домах друзей Айно, гостеприимных и прямодушных
людей, которые хорошо были знакомы с русской жизнью, русским искусством, но не обнаружили русского пристрастия к спорам о наилучшем устроении мира, а страну свою знали, точно книгу стихов любимого поэта.
— Хорошо говорить многие
умеют, а надо говорить правильно, — отозвался Дьякон и, надув щеки, фыркнул так, что у него ощетинились усы. — Они там вовлекли меня в разногласия свои и смутили. А — «яко алчба богатства растлевает плоть, тако же богачество словесми душу растлевает». Я ведь в социалисты пошел по вере моей во Христа без чудес, с единым токмо чудом его любви к
человекам.
— Уважаю
людей, которые
умеют бескорыстно вживаться в чужую жизнь. Это — истинные герои.
Его стройная фигура и сухое лицо с небольшой темной бородкой; его не сильный, но внушительный голос, которым он всегда
умел сказать слова, охлаждающие излишний пыл, — весь он казался
человеком, который что-то знает, а может быть, знает все.
— Я с эдаким — не могу, — виновато сказал Кумов, привстав на ноги, затем сел, подумал и, улыбаясь, снова встал: — Я — не
умею с такими. Это, знаете, такие
люди… очень смешные. Они — мстители, им хочется отомстить…
Он попробовал приподняться со стула, но не мог, огромные сапоги его точно вросли в пол. Вытянув руки на столе, но не опираясь ими, он еще раз попробовал встать и тоже не
сумел. Тогда, медленно ворочая шеей, похожей на ствол дерева, воткнутый в измятый воротник серого кафтана, он, осматривая
людей, продолжал...
«
Уметь вот так сопротивляться
людям…»
Она любила и
умела рассказывать о жизни маленьких
людей, о неудачных и удачных хитростях в погоне за маленьким счастием.
— Потому что — авангард не побеждает, а погибает, как сказал Лютов? Наносит первый удар войскам врага и — погибает? Это — неверно. Во-первых — не всегда погибает, а лишь в случаях недостаточно
умело подготовленной атаки, а во-вторых — удар-то все-таки наносит! Так вот, Самгин, мой вопрос: я не хочу гражданской войны, но помогал и, кажется, буду помогать
людям, которые ее начинают. Тут у меня что-то неладно. Не согласен я с ними, не люблю, но, представь, — как будто уважаю и даже…
И вот эта чувственная, разнузданная бабенка заставляет слушать ее, восхищаться ею сотни
людей только потому, что она
умеет петь глупые песни, обладает способностью воспроизводить вой баб и девок, тоску самок о самцах.
— Нет — глупо! Он — пустой. В нем все — законы, все — из книжек, а в сердце — ничего, совершенно пустое сердце! Нет, подожди! — вскричала она, не давая Самгину говорить. — Он — скупой, как нищий. Он никого не любит, ни
людей, ни собак, ни кошек, только телячьи мозги. А я живу так: есть у тебя что-нибудь для радости? Отдай, поделись! Я хочу жить для радости… Я знаю, что это —
умею!
«
Человеку с таким лицом следовало бы молчать», — решил Самгин. Но
человек этот не
умел или не хотел молчать. Он непрощенно и вызывающе откликался на все речи в шумном вагоне. Его бесцветный, суховатый голос, ехидно сладенький голосок в соседнем отделении и бас побеждали все другие голоса. Кто-то в коридоре сказал...
Чтение художественной литературы было его насущной потребностью, равной привычке курить табак. Книги обогащали его лексикон, он
умел ценить ловкость и звучность словосочетаний, любовался разнообразием словесных одежд одной и той же мысли у разных авторов, и особенно ему нравилось находить общее в
людях, казалось бы, несоединимых. Читая кошачье мурлыканье Леонида Андреева, которое почти всегда переходило в тоскливый волчий вой, Самгин с удовольствием вспоминал басовитую воркотню Гончарова...
«Красива,
умела одеться, избалована вниманием мужчин. Книжной мудростью не очень утруждала себя. Рациональна. Правильно оценила отца и хорошо выбрала друга, — Варавка был наиболее интересный
человек в городе. И — легко “делал деньги”»…
— Здесь очень много русских, и — представь? — на днях я, кажется, видела Алину, с этим ее купцом. Но мне уже не хочется бесконечных русских разговоров. Я слишком много видела
людей, которые все знают, но не
умеют жить. Неудачники, все неудачники. И очень озлоблены, потому что неудачники. Но — пойдем в дом.
«Он был проницателен,
умел разбираться в
людях».
— Бунт обнаружил слабосилие власти, возможность настоящей революции, кадетики, съездив в Выборг, как раз скомпрометировали себя до конца жизни в глазах здравомыслящих
людей. Теперь-с, ежели пролетарий наш решит идти за Лениным и
сумеет захватить с собою мужичка — самую могущественную фигуру игры, — Россия лопнет, как пузырь.
«Сомову он расписал очень субъективно, — думал Самгин, но, вспомнив рассказ Тагильского, перестал думать о Любаше. — Он стал гораздо мягче, Кутузов. Даже интереснее. Жизнь
умеет шлифовать
людей. Странный день прожил я, — подумал он и не мог сдержать улыбку. — Могу продать дом и снова уеду за границу, буду писать мемуары или — роман».
— Приглашали. Мой муж декорации писал, у нас актеры стаями бывали, ну и я — постоянно в театре, за кулисами. Не нравятся мне актеры, все — герои. И в трезвом виде, и пьяные. По-моему, даже дети видят себя вернее, чем
люди этого ремесла, а уж лучше детей никто не
умеет мечтать о себе.
В должности «одной прислуги» она работала безукоризненно: вкусно готовила, держала квартиру в чистоте и порядке и сама держалась
умело, не мозоля глаз хозяина. Вообще она не давала повода заменить ее другой женщиной, а Самгин хотел бы сделать это — он чувствовал в жилище своем присутствие чужого
человека, — очень чужого, неглупого и способного самостоятельно оценивать факты, слова.
— Но Ленин —
человек, который отлично
умеет считать…
За сто лет вы, «аристократическая раса»,
люди компромисса,
люди непревзойденного лицемерия и равнодушия к судьбам Европы, вы, комически чванные
люди,
сумели поработить столько народов, что, говорят, на каждого англичанина работает пятеро индусов, не считая других, порабощенных вами.
— Грабить —
умеют, да! Только этим уменьем они и возвышаются над туземцами. Но жадность у них коротенькая, мелкая — глупая и даже как-то — бесцельна. В конце концов кулачки эти —
люди ни к чему, дрянцо, временно исполняющее должность
людей.
«Да, найти в жизни смысл не легко… Пути к смыслу страшно засорены словами, сугробами слов. Искусство, наука, политика — Тримутри, Санкта Тринита — Святая Троица.
Человек живет всегда для чего-то и не
умеет жить для себя, никто не учил его этой мудрости». Он вспомнил, что на тему о
человеке для себя интересно говорил Кумов: «Его я еще не встретил».