Неточные совпадения
Видел он и то, что его уединенные беседы с Лидией не нравятся матери. Варавка тоже хмурился, жевал бороду красными губами и говорил, что птицы вьют гнезда после того, как выучатся летать. От него веяло пыльной скукой, усталостью, ожесточением. Он являлся домой измятый, точно после драки. Втиснув тяжелое тело свое в кожаное кресло, он пил зельтерскую воду с
коньяком, размачивал бороду и жаловался на городскую управу, на земство, на губернатора. Он говорил...
— Делай! — сказал он дьякону. Но о том, почему русские — самый одинокий народ в мире, — забыл сказать, и никто не спросил его об этом. Все трое внимательно следили за дьяконом, который, засучив рукава, обнажил не очень чистую рубаху и странно белую, гладкую, как у женщины, кожу рук. Он смешал в четырех чайных стаканах портер,
коньяк, шампанское, посыпал мутно-пенную влагу перцем и предложил...
За чаем выпили
коньяку, потом дьякон и Макаров сели играть в шашки, а Лютов забегал по комнате, передергивая плечами, не находя себе места; подбегал к окнам, осторожно выглядывал на улицу и бормотал...
Он выпил чаю, поел, выпил
коньяку; его каштановые кудри высохли и распушились, мутные глаза посветлели.
— В этом сезоне у нас драматическая труппочка шикарнейшая будет, — говорит она со вкусом, наливая
коньяк лесоторговцу Усову, маленькому, носатому, сверкающему рыжими глазами.
— Здравствуй, — не сразу и как бы сквозь сон присматриваясь к Самгину неукротимыми глазами, забормотал он. — Ну, как? А? Вот видишь — артистка! Да, брат! Она — права!
Коньяку хочешь?
—
Коньяку выпьем? Для храбрости, а? Ф-фу, — вот красива, а? Черт…
—
Коньяку или водки? — спросил его Лютов, присматриваясь к барышням, и обратился к Самгину: — Во дни младости вашей, астролог, что пили?
Самгин выпил рюмку
коньяка, подождал, пока прошло ощущение ожога во рту, и выпил еще. Давно уже он не испытывал столь острого раздражения против людей, давно не чувствовал себя так одиноким. К этому чувству присоединялась тоскливая зависть, — как хорошо было бы обладать грубой дерзостью Кутузова, говорить в лицо людей то, что думаешь о них. Сказать бы им...
Выпив лимонада с
коньяком, Самгин почувствовал себя несколько освеженным и спросил, нахмурясь...
Он неясно помнил, как очутился в доме Лютова, где пили кофе, сумасшедше плясали, пели, а потом он ушел спать, но не успел еще раздеться, явилась Дуняша с
коньяком и зельтерской, потом он раздевал ее, обжигая пальцы о раскаленное, тающее тело.
— Тайна сия велика есть! — откликнулся Лютов, чокаясь с Алиной
коньяком, а опрокинув рюмку в рот, сказал, подмигнув: — Однако полагаю, что мы с тобою — единоверцы: оба верим в нирвану телесного и душевного благополучия. И — за веру нашу ненавидим себя; знаем: благополучие — пошлость, Европа с Лютером, Кальвином, библией и всем, что не по недугу нам.
— Хотите
коньяку? Французский…
Он снова глотнул из фляжки и, зажав уши ладонями, долго полоскал
коньяком рот. Потом, выкатив глаза, держа руки на затылке, стал говорить громче...
«Возможно, что он ненормален», — соображал Самгин, глотнул
коньяку и, положив фляжку рядом с собою, покосился на револьвер в углу дивана.
Поручика в купе уже не было, о нем напоминал запах
коньяка, медный изогнутый прут и занавеска под столиком.
— И скот прирезали, — добавил Бердников. — Ну, я, однако, не жалуюсь. Будучи стоиком, я говорю: «Бей, но — выучи!» Охо-хо! Нуте-кось, выпьемте шампанского за наше здоровье! Я, кроме этого безвредного напитка, ничего не дозволяю себе, ограниченный человек. — Он вылил в свой бокал рюмку
коньяка, чокнулся со стаканом Самгина и ласково спросил: — Надоела вам моя болтовня?
Бердников все время пил, подливая в шампанское
коньяк, но не пьянел, только голос у него понизился, стал более тусклым, точно отсырев, да вздыхал толстяк все чаще, тяжелей. Он продолжал показывать пестроту словесного своего оперения, но уже менее весело и слишком явно стараясь рассмешить.
И, выпив бокал шампанского с
коньяком, продолжал, обращаясь к Самгину...
Самгин слушал равнодушно, ожидая удобного момента поставить свой вопрос. На столе, освещенном спиртовой лампой, самодовольно и хвастливо сиял самовар, блестел фарфор посуды, в хрустале ваз сверкали беловатые искры, в рюмках — золотистый
коньяк.
— Вы давно знаете Зотову? — спросил Самгин, отхлебнув
коньяку.
Подмигнув Самгину на его рюмку, он вылил из своей
коньяк в чай, налил другую, выпил, закусил глотком чая. Самгин, наблюдая, как легки и уверенны его движения, нетерпеливо ждал.
— Н-не знаю. Как будто умен слишком для Пилата. А в примитивизме, думаете, нет опасности? Христианство на заре его дней было тоже примитивно, а с лишком на тысячу лет ослепило людей. Я вот тоже примитивно рассуждаю, а человек я опасный, — скучно сказал он, снова наливая
коньяк в рюмки.
— Нет. Я не люблю Андреева, — ответила она, держа в руке рюмку с
коньяком. — Я все старичков читаю — Гончарова, Тургенева, Писемского…
— При диабете полезен
коньяк, при расстройстве кишечника — черносмородиновая.
— Не надо, — дай две чашки, — сказал человек с бородавкой и вынул из-за пазухи плоскую флягу: —
Коньяк, Мартель. А они вас денатуратом угостят.
Затем, наливая
коньяк в чашки, он назвал себя...
Посмотрев в лицо Самгина тяжелым стесняющим взглядом мутноватых глаз неопределимого цвета, он взмахнул головой, опрокинул
коньяк в рот и, сунув за щеку кусок сахара, болезненно наморщил толстый нос. Бесцеремонность Пальцева, его небрежная речь, безучастный взгляд мутных глаз — все это очень возбуждало любопытство Самгина; слушая скучный голос, он определял...
Он снова вынул флягу, налил
коньяку в чашки, Самгин поблагодарил, выпил и почувствовал, что
коньяк имеет что-то родственное с одеколоном. Поглаживая ладонью рыжие волосы, коротко остриженные и вихрастые, точно каракуль, двигая бровями, Пальцев предупреждал...
— Похоже, — ответил Дронов, готовясь выпить. Во внутреннем боковом кармане пиджака, где почтенные люди прячут бумажник, Дронов носил плоскую стеклянную флягу, украшенную серебряной сеткой, а в ней какой-то редкостный
коньяк. Бережно отвинчивая стаканчик с горлышка фляги, он бормотал...
И снова молча выпили
коньяку, поели ветчины, сардин, сига. Самгин глотнул вина и сказал...
Дронов перестал есть, оттолкнул тарелку, выпил большую рюмку
коньяка.