Неточные совпадения
Гениальнейший художник, который так изумительно тонко чувствовал силу зла, что казался творцом его, дьяволом, разоблачающим самого себя, — художник
этот, в стране, где большинство господ было такими
же рабами, как их слуги, истерически кричал...
Взрослые говорили о нем с сожалением, милостыню давали ему почтительно, Климу казалось, что они в чем-то виноваты пред
этим нищим и, пожалуй, даже немножко боятся его, так
же, как боялся Клим. Отец восхищался...
— Ага. Как
же ты
это понял?
Он жил в мезонине Самгина уже второй год, ни в чем не изменяясь, так
же, как не изменился за
это время самовар.
С
этой девочкой Климу было легко и приятно, так
же приятно, как слушать сказки няньки Евгении.
— Про аиста и капусту выдумано, — говорила она. —
Это потому говорят, что детей родить стыдятся, а все-таки родят их мамы, так
же как кошки, я
это видела, и мне рассказывала Павля. Когда у меня вырастут груди, как у мамы и Павли, я тоже буду родить — мальчика и девочку, таких, как я и ты. Родить — нужно, а то будут все одни и те
же люди, а потом они умрут и уж никого не будет. Тогда помрут и кошки и курицы, — кто
же накормит их? Павля говорит, что бог запрещает родить только монашенкам и гимназисткам.
И смешная печаль о фарфоровом трубочисте и все в
этой девочке казалось Климу фальшивым. Он смутно подозревал, что она пытается показать себя такой
же особенной, каков он, Клим Самгин.
Это нельзя было понять, тем более нельзя, что в первый
же день знакомства Борис поссорился с Туробоевым, а через несколько дней они жестоко, до слез и крови, подрались.
Тут пришел Варавка, за ним явился Настоящий Старик, начали спорить, и Клим еще раз услышал не мало такого, что укрепило его в праве и необходимости выдумывать себя, а вместе с
этим вызвало в нем интерес к Дронову, — интерес, похожий на ревность. На другой
же день он спросил Ивана...
— В
этом есть доля истины, — так
же тихо ответила мать.
Но он уже почти привык к
этой роли, очевидно, неизбежной для него так
же, как неизбежны утренние обтирания тела холодной водой, как порция рыбьего жира, суп за обедом и надоедливая чистка зубов на ночь.
— Так ведь не ты выдал? У тебя и времени не было для
этого. Инокова-то сейчас
же из класса позвали.
Вслушиваясь в беседы взрослых о мужьях, женах, о семейной жизни, Клим подмечал в тоне
этих бесед что-то неясное, иногда виноватое, часто — насмешливое, как будто говорилось о печальных ошибках, о том, чего не следовало делать. И, глядя на мать, он спрашивал себя: будет ли и она говорить так
же?
Уроки Томилина становились все более скучны, менее понятны, а сам учитель как-то неестественно разросся в ширину и осел к земле. Он переоделся в белую рубаху с вышитым воротом, на его голых, медного цвета ногах блестели туфли зеленого сафьяна. Когда Клим, не понимая чего-нибудь, заявлял об
этом ему, Томилин, не сердясь, но с явным удивлением, останавливался среди комнаты и говорил почти всегда одно и то
же...
Но с
этого дня он заболел острой враждой к Борису, а тот, быстро уловив
это чувство, стал настойчиво разжигать его, высмеивая почти каждый шаг, каждое слово Клима. Прогулка на пароходе, очевидно, не успокоила Бориса, он остался таким
же нервным, каким приехал из Москвы, так
же подозрительно и сердито сверкали его темные глаза, а иногда вдруг им овладевала странная растерянность, усталость, он прекращал игру и уходил куда-то.
Эта сцена, испугав, внушила ему более осторожное отношение к Варавке, но все-таки он не мог отказывать себе изредка посмотреть в глаза Бориса взглядом человека, знающего его постыдную тайну. Он хорошо видел, что его усмешливые взгляды волнуют мальчика, и
это было приятно видеть, хотя Борис все так
же дерзко насмешничал, следил за ним все более подозрительно и кружился около него ястребом. И опасная
эта игра быстро довела Клима до того, что он забыл осторожность.
Вера
эта звучала почти в каждом слове, и, хотя Клим не увлекался ею, все
же он выносил из флигеля не только кое-какие мысли и меткие словечки, но и еще нечто, не совсем ясное, но в чем он нуждался; он оценивал
это как знание людей.
— Как
же это вы, заявляя столь красноречиво о своей любви к живому, убиваете зайцев и птиц только ради удовольствия убивать? Как
это совмещается?
Его раздражали непонятные отношения Лидии и Макарова, тут было что-то подозрительное: Макаров, избалованный вниманием гимназисток, присматривался к Лидии не свойственно ему серьезно, хотя говорил с нею так
же насмешливо, как с поклонницами его, Лидия
же явно и, порою, в форме очень резкой, подчеркивала, что Макаров неприятен ей. А вместе с
этим Клим Самгин замечал, что случайные встречи их все учащаются, думалось даже: они и флигель писателя посещают только затем, чтоб увидеть друг друга.
От всего
этого веяло на Клима унылой бедностью, не той, которая мешала писателю вовремя платить за квартиру, а какой-то другой, неизлечимой, пугающей, но в то
же время и трогательной.
— Рыжий напоминает мне тарантула. Я не видал
этого насекомого, но в старинной «Естественной истории» Горизонтова сказано: «Тарантулы тем полезны, что, будучи настояны в масле, служат лучшим лекарством от укусов, причиняемых ими
же».
Клим долго и подозрительно размышлял: что
же во всем
этом увлекало товарища?
— Забыл я: Иван писал мне, что он с тобой разошелся. С кем
же ты живешь, Вера, а? С богатым, видно? Адвокат, что ли? Ага, инженер. Либерал? Гм… А Иван — в Германии, говоришь? Почему
же не в Швейцарии? Лечится? Только лечится? Здоровый был. Но — в принципах не крепок.
Это все знали.
— Понимаю — материн сожитель. Что
же ты сконфузился?
Это — дело обычное. Женщины любят
это — пышность и все такое. Какой ты, брат, щеголь, — внезапно закончил, он.
— Я питаюсь только вареным рисом, чаем, хлебом. И — кто
же это завтракает во втором часу? — спросил он, взглянув на стенные часы.
— Но, разумеется,
это не так, — сказал Клим, надеясь, что она спросит: «Как
же?» — и тогда он сумел бы блеснуть пред нею, он уже знал, чем и как блеснет. Но девушка молчала, задумчиво шагая, крепко кутая грудь платком; Клим не решился сказать ей то, что хотел.
Клим тотчас
же признал, что
это сказано верно. Красота являлась непрерывным источником непрерывной тревоги для девушки, Алина относилась к себе, точно к сокровищу, данному ей кем-то на краткий срок и под угрозой отнять тотчас
же, как только она чем-нибудь испортит чарующее лицо свое. Насморк был для нее серьезной болезнью, она испуганно спрашивала...
Каждый раз после свидания с Ритой Климу хотелось уличить Дронова во лжи, но сделать
это значило бы открыть связь со швейкой, а Клим понимал, что он не может гордиться своим первым романом. К тому
же случилось нечто, глубоко поразившее его: однажды вечером Дронов бесцеремонно вошел в его комнату, устало сел и заговорил угрюмо...
Он сейчас
же понял, что сказал
это не так, как следовало, не теми словами. Маргарита, надевая новые ботинки, сидела согнувшись, спиною к нему. Она ответила не сразу и спокойно...
Но
эта мысль тотчас
же исчезла, как только он вспомнил, что Рита, очевидно, любила только четвертого — некрасивого, неприятного Дронова.
— Что
же это вы, молодежь, все шалите, стреляете?
Пролежав в комнате Клима четверо суток, на пятые Макаров начал просить, чтоб его отвезли домой.
Эти дни, полные тяжелых и тревожных впечатлений, Клим прожил очень трудно. В первый
же день утром, зайдя к больному, он застал там Лидию, — глаза у нее были красные, нехорошо блестели, разглядывая серое, измученное лицо Макарова с провалившимися глазами; губы его, потемнев, сухо шептали что-то, иногда он вскрикивал и скрипел зубами, оскаливая их.
Облака и волны, стирая, смывая всякие мысли, вызывали у него такое
же бездумное, немотное настроение полугипноза, как
эта девушка.
Культура —
это, дорогая моя, любовь к труду, но такая
же неукротимо жадная, как любовь к женщине…
У себя в комнате, сбросив сюртук, он подумал, что хорошо бы сбросить вот так
же всю
эту вдумчивость, путаницу чувств и мыслей и жить просто, как живут другие, не смущаясь говорить все глупости, которые подвернутся на язык, забывать все премудрости Томилина, Варавки… И забыть бы о Дронове.
— Ты знаешь: существует только человек, все
же остальное — от его воображения.
Это, кажется, Протагор…
Думать мешали напряженно дрожащие и как бы готовые взорваться опаловые пузыри вокруг фонарей. Они создавались из мелких пылинок тумана, которые, непрерывно вторгаясь в их сферу, так
же непрерывно выскакивали из нее, не увеличивая и не умаляя объема сферы.
Эта странная игра радужной пыли была почти невыносима глазу и возбуждала желание сравнить ее с чем-то, погасить словами и не замечать ее больше.
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий запах крепких духов. Можно было подумать, что тени в глазницах ее искусственны, так
же как румянец на щеках и чрезмерная яркость губ. Начесанные на уши волосы делали ее лицо узким и острым, но Самгин уже не находил
эту девушку такой уродливой, какой она показалась с первого взгляда. Ее глаза смотрели на людей грустно, и она как будто чувствовала себя серьезнее всех в
этой комнате.
Все чаще Клим думал, что Нехаева образованнее и умнее всех в
этой компании, но
это, не сближая его с девушкой, возбуждало в нем опасение, что Нехаева поймет в нем то, чего ей не нужно понимать, и станет говорить с ним так
же снисходительно, небрежно или досадливо, как она говорит с Дмитрием.
Ногою в зеленой сафьяновой туфле она безжалостно затолкала под стол книги, свалившиеся на пол, сдвинула вещи со стола на один его край, к занавешенному темной тканью окну, делая все
это очень быстро. Клим сел на кушетку, присматриваясь. Углы комнаты были сглажены драпировками, треть ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы был виден кусок кровати, окно в ногах ее занавешено толстым ковром тускло красного цвета, такой
же ковер покрывал пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
— Любовь и смерть, — слушал Клим через несколько минут, — в
этих двух тайнах скрыт весь страшный смысл нашего бытия, все
же остальное — и кутузовщина — только неудачные, трусливые попытки обмануть самих себя пустяками.
— Нет, почему
же — чепуха? Весьма искусно сделано, — как аллегория для поучения детей старшего возраста. Слепые — современное человечество, поводыря, в зависимости от желания, можно понять как разум или как веру. А впрочем, я не дочитал
эту штуку до конца.
Клим отошел от окна с досадой на себя. Как
это он не мог уловить смысла пьесы? Присев на стул, Туробоев закурил папиросу, но тотчас
же нервно ткнул ее в пепельницу.
Но, думая так, он в то
же время ощущал гордость собою: из всех знакомых ей мужчин она выбрала именно его.
Эту гордость еще более усиливали ее любопытствующие ласки и горячие, наивные до бесстыдства слова.
Ее слезы казались неуместными: о чем
же плакать? Ведь он ее не обидел, не отказался любить. Непонятное Климу чувство, вызывавшее
эти слезы, пугало его. Он целовал Нехаеву в губы, чтоб она молчала, и невольно сравнивал с Маргаритой, — та была красивей и утомляла только физически. А
эта шепчет...
Старушка была такая
же выдуманная, как вся
эта комната и сама хозяйка комнаты.
И тотчас
же ему вспомнились глаза Лидии, затем — немой взгляд Спивак. Он смутно понимал, что учится любить у настоящей любви, и понимал, что
это важно для него. Незаметно для себя он в
этот вечер почувствовал, что девушка полезна для него: наедине с нею он испытывает смену разнообразных, незнакомых ему ощущений и становится интересней сам себе. Он не притворяется пред нею, не украшает себя чужими словами, а Нехаева говорит ему...
«Университетские экзамены можно отложить, а
этот сдам теперь
же».
«Не ошибся
же я, — он был пьян за пять минут перед
этой».