Неточные совпадения
—
Давай мы с
тобой опять говорить… о делах серьёзных.
— Нет, — сказал отец, грустно качнув головой, — она далё-еко! В глухих лесах она, и даже — неизвестно где! Не знаю я. Я с ней всяко — и стращал и уговаривал: «Варя, говорю, что
ты? Варвара, говорю, на цепь я
тебя, деймона, посажу!» Стоит на коленках и глядит. Нестерпимо она глядела! Наскрозь души. Часом, бывало, толкнёшь её — уйди! А она — в ноги мне! И — опять глядит. Уж не говорит: пусти-де! — молчит…
Взяла, перекрестясь,
даёт мужику, видно, мужу: «Ешь, говорит, Миша, а грех — на меня!» На коленки даже встала перед ним, воет: «Поешь, Миша, не стерплю я, как начнут
тебя пороть!» Ну, Миша этот поглядел на стариков, — те отвернулись, — проглотил.
— Видишь, как красиво рассеялись семена разума на чистом этом поле?
Ты, начиная записывать, всегда предварительно прочитывай эту заглавную страницу. Ну,
давай я начертаю
тебе на память петые мною свадебные стихиры!
А на выстрелы наши конница ихняя откуда ни возьмись, нарядные такие конники у них, — и
давай они нас крошить, братец
ты мой!
— Говорил он мне, — продолжал Кожемякин, — хочу, говорит, для племяшей избёнку поправить, дай-ко
ты мне вперёд рублёв сорок. Изволь, получи! И сто —
дам. Потому, говорю, крупа драная, что хороший работник — делу второй хозяин, половина удачи…
— Рассчитай: я
тебе покоя тут не
дам! А его жалеть, старика-то, за что? Кто он такое?
Ты подсыпь ему в квас, — я
тебе дам чего надо —
ты и подсыпай легонько. Лепёшки можно спечь тоже. Тогда бы и сыну…
— А-а — на гроб-могилу? Ну, кабы не боялся я…
давай! С пасынком живёшь, Палашка! Лучше эдак-то. Тот издохнет,
ты всё — хозяйка…
— То-то — куда! — сокрушённо качая головой, сказал солдат. — Эх, парень, не ладно
ты устроил! Хошь сказано, что природа и царю воевода, — ну, всё-таки! Вот что: есть у меня верстах в сорока дружок, татарин один, — говорил он, дёргая себя за ухо. —
Дам я записку к нему, — он яйца по деревням скупает, грамотен. Вы посидите у него, а я тут как-нибудь повоюю… Эх, Матвейка, — жалко
тебя мне!
— Вот
ты меня и пошли за ним, а Матвея со мной
дай…
—
Давай рука, хозяин! Будем довольна,
ты — мине, я — тибяй…
— Доли-те? А от бога, барынька, от него всё! Родилась, скажем,
ты, он тотчас архангелем приказывает —
дать ей долю, этой! Дадуть и запишуть, — с того и говорится: «так на роду написано» — ничего, значить, не поделаешь!
— Конечно,
давай! — согласился Борис. Пощупал волосы на голове Матвея и объявил: — Вот мягкие волосы у
тебя! Мягче маминых.
— Дай-ко
ты мне эту книгу!
—
Ты бы, Мотенька, женился на мне, хорошу девицу за
тебя, всё равно, не
дадут…
— И вдруг — эти неожиданные, страшные ваши записки! Читали вы их, а я слышала какой-то упрекающий голос, как будто из
дали глубокой, из прошлого, некто говорит:
ты куда ушла, куда?
Ты французский язык знаешь, а — русский?
Ты любишь романы читать и чтобы красиво написано было, а вот
тебе — роман о мёртвом мыле!
Ты всемирную историю читывала, а историю души города Окурова — знаешь?
«Оба мы с
тобой — всем чужие, одинокие люди, —
давай жить вместе весь век!»
— Растревожил
ты мне сердце! Любка — зови Анку! Милай, — Анку желаешь —
дай ей четвертной билет! Ей, стерве, — и мне
дай тоже! Я — подлец, брат, эх! Она
тебе уступит, она-то? Нет
тебе ни в чём запрету, растревожил
ты меня!
«
Ты —
дай мне книги-то, где они?
Ты их не прячь, да!
Ты договори всё до конца, чтобы я понял, чтобы я мог спорить, — может, я
тебе докажу, что всё — неправда, все твои слова! И народ — неправда, и всё…»
— Такое умозрение и характер! — ответил дворник, дёрнув плечи вверх. — Скушно у вас в городе — не
дай бог как, спорить тут не с кем… Скажешь человеку: слыхал
ты — царь Диоклетиан приказал, чтобы с пятницы вороны боле не каркали? А человек хлопнет глазами и спрашивает: ну? чего они ему помешали? Скушно!
— Это, — говорит, — ничего не доказует.
Ты гляди: шла по улице женщина — раз! Увидал её благородный человек — два! Куда изволите идти, и — готово! Муж в таком минутном случае вовсе ни при чём, тут главное — женщина, она живёт по наитию, ей, как земле, только бы семя получить, такая должность:
давай земле соку, а как — всё едино. Оттого иная всю жизнь и мечется, ищет, кому жизнь её суждена, ищет человека, обречённого ей, да так иногда и не найдёт, погибает даже.
— Господи, — говорит, — как я боялась, что скажешь
ты! Спасибо, — говорит, —
тебе, милый, награди
тебя пресвятая богородица, а уж с ним, кощеем, я сама теперь справлюсь, теперь, — говорит, — я знаю, что понемножку надо
давать, а не сразу, — это она про мышьячок.
— Знакомы, чать, — работал я у отца. Савку помнишь? Били ещё меня, а
ты тогда, с испугу, вина
дал мне и денег, — не
ты, конечно, а Палага. Убил, слышь, он её, — верно, что ли?
— Говори! Вот я
тебе могу
дать книжки, получше твоих.
Нет,
ты помоги человеку одеться достойно званию, вооружи его настояще,
дай ему всё, и тогда — он те возместит с хорошим процентом!
—
Ты! — обращался Шкалик к жене. —
Дай перец, не видишь?
— То-то! Ну-ка, дай-ка
ты мне красненькую до субботы, до вечера…
—
Дать бы эти деньги мне, эх
ты! Я бы сейчас начал одно огромадное дело; есть у меня помощники, нашёл я, открыл таких людей — невидимы и неизвестны, а всё знают, всюду проникают…
— Крестился бы
ты, — помрёшь скоро уж!
Дали бы
тебе русское имя. Пора, брат, нам о настоящем думать.
— С Ма-арьей, — протянул Никон, и оживление его погасло. — Так как-то, неизвестно как!
Ты меня про это не спрашивай, её спроси. Посулова тоже можно спросить. Они — знают, а я — нет. Ну-ко,
дай мне просвещающей!..
— Это — детское, это мне не нужно, а
ты давай-ка ещё исторического, — сказал он Посулову.
— Надо, брат, достать. Поедешь в Воргород за товаром, я
тебе дам денег,
ты и купи, которые посолидней. Спроси там кого-нибудь — какие лучше…
— Ему
тебя нада
давать много дня ласковый-та! — бормотал Шакир, как всегда, в волнении, ещё более усердно коверкая слова. — Доброму человека бог нада благдарить — много ли у него добрым-та?
Неточные совпадения
Осип. Постой, прежде
дай отдохнуть. Ах
ты, горемычное житье! На пустое брюхо всякая ноша кажется тяжела.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица!
Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я
тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот
тебе и сейчас! Вот
тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и
давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто
тебе делает гримасу, когда
ты отвернешься.
Хлестаков. Я с
тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и ест.)Что это за суп?
Ты просто воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу,
дай мне другого.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне
дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!