— Глухо у вас! — молвила женщина, тоже вздыхая, и начала рассказывать, как она, остановясь на постоялом дворе, четыре дня
ходила по городу в поисках квартиры и не могла найти ни одной. Везде её встречали обидно грубо и подозрительно, расспрашивали, кто она, откуда, зачем приехала, что хочет делать, где муж?
Неточные совпадения
Слушая чудесные сказки отца, мальчик вспоминал его замкнутую жизнь: кроме лекаря Маркова и молодого дьячка Коренева, никто из горожан не
ходил в гости, а старик Кожемякин почти никогда не гулял
по городу, как гуляют все другие жители, нарядно одетые, с жёнами и детьми.
Пил он, конечно, пил запоем,
по неделям и более. Его запирали дома, но он убегал и
ходил по улицам
города, тонкий, серый, с потемневшим лицом и налитыми кровью глазами. Размахивая правою рукою, в левой он сжимал цепкими пальцами булыжник или кирпич и, завидя обывателя, кричал...
При жизни отца он много думал о
городе и, обижаясь, что его не пускают на улицу, представлял себе городскую жизнь полной каких-то тайных соблазнов и весёлых затей. И хотя отец внушил ему своё недоверчивое отношение к людям, но это чувство неглубоко легло в душу юноши и не ослабило его интереса к жизни
города. Он
ходил по улицам, зорко и дружественно наблюдая за всем, что ставила на пути его окуровская жизнь.
На Стрелецкой жили и встречались первые люди
города: Сухобаевы, Толоконниковы, братья Хряповы, Маклаковы, первые бойцы и гуляки Шихана; высокий, кудрявый дед Базунов, — они осматривали молодого Кожемякина недружелюбно, едва отвечая на его поклоны. И
ходили по узким улицам ещё вальяжнее, чем все остальные горожане, говорили громко, властно, а
по праздникам, сидя в палисадниках или у ворот на лавочках, перекидывались речами через улицу.
Солнце точно погасло, свет его расплылся
по земле серой, жидкой мутью, и трудно было понять, какой час дня
проходит над пустыми улицами
города, молча утопавшими в грязи. Но порою — час и два — в синевато-сером небе жалобно блестело холодное бесформенное пятно, старухи называли его «солнышком покойничков».
У Маклаковых беда: Фёдоров дядя знахарку Тиунову непосильно зашиб. Она ему утин лечила, да
по старости, а может,
по пьяному делу и урони топор на поясницу ему, он, вскочив с порога, учал её за волосья трепать, да и ударил о порог затылком, голова у неё треснула, и с того она отдала душу богу.
По городу о суде говорят, да Маклаковы-то богаты, а Тиуниха выпивала сильно; думать надо, что
сойдёт, будто в одночасье старуха померла».
Кожемякин не спал
по ночам, от бессонницы болела голова, на висках у него явились серебряные волосы. Тело, полное болью неудовлетворённого желания, всё сильнее разгоравшегося, словно таяло, щеки осунулись, уставшие глаза смотрели рассеянно и беспомощно. Как сквозь туман, он видел сочувствующие взгляды Шакира и Натальи, видел, как усмехаются рабочие, знал, что
по городу ходит дрянной, обидный для него и постоялки слух, и внутренне отмахивался ото всего...
«Вот и покров
прошёл. Осень стоит суха и холодна.
По саду летит мёртвый лист, а земля отзывается на шаги
по ней звонко, как чугун. Явился в
город проповедник-старичок, собирает людей и о душе говорит им. Наталья сегодня
ходила слушать его, теперь сидит в кухне, плачет, а сказать ничего не может, одно говорит — страшно! Растолстела она безобразно, задыхается даже от жиру и неестественно много ест. А от Евгеньи ни словечка. Забыла».
Не раз на глаза навёртывались слёзы; снимая пальцем капельку влаги, он, надув губы, сначала рассматривал её на свет, потом отирал палец о рубаху, точно давил слезу.
Город молчал, он как бы растаял в зное, и не было его; лишь изредка
по улице тихо, нерешительно шаркали чьи-то шаги, — должно быть,
проходили в поисках милостыни мужики, очумевшие от голода и опьяняющей жары.
Хворал он долго, и всё время за ним ухаживала Марья Ревякина, посменно с Лукерьей, вдовой, дочерью Кулугурова. Муж её, бондарь, умер, опившись на свадьбе у Толоконниковых, а ей село бельмо на глаз, и, потеряв надежду выйти замуж вторично, она
ходила по домам, присматривая за больными и детьми, помогая
по хозяйству, — в
городе её звали Луша-домовница. Была она женщина толстая, добрая, черноволосая и очень любила выпить, а выпив — весело смеялась и рассказывала всегда об одном: о людской скупости.
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал
ходить по городу в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться, если б, в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила мысль: «А ну как, братцы, нас за это не похвалят!»
Неточные совпадения
В веригах, изможденные, // Голодные, холодные, //
Прошли Господни ратники // Пустыни,
города, — // И у волхвов выспрашивать // И
по звездам высчитывать // Пытались — нет ключей!
Бригадир
ходил в мундире
по городу и строго-настрого приказывал, чтоб людей, имеющих «унылый вид», забирали на съезжую и представляли к нему.
Но вот солнце достигает зенита, и Угрюм-Бурчеев кричит: «Шабаш!» Опять повзводно строятся обыватели и направляются обратно в
город, где церемониальным маршем
проходят через «манеж для принятия пищи» и получают
по куску черного хлеба с солью.
Во время остановки в губернском
городе Сергей Иванович не пошел в буфет, а стал
ходить взад и вперед
по платформе.
Как полусонный, бродил он без цели
по городу, не будучи в состоянии решить, он ли
сошел с ума, чиновники ли потеряли голову, во сне ли все это делается или наяву заварилась дурь почище сна.