Человек медленно снял меховую куртку, поднял одну ногу, смахнул шапкой снег с сапога, потом то же сделал с другой ногой, бросил шапку в угол и, качаясь на длинных ногах, пошел в комнату. Подошел к стулу, осмотрел его, как бы убеждаясь в прочности, наконец сел и, прикрыв рот рукой, зевнул. Голова у него была правильно круглая и гладко острижена, бритые щеки и длинные усы концами вниз. Внимательно осмотрев комнату большими
выпуклыми глазами серого цвета, он положил ногу на ногу и, качаясь на стуле, спросил...
Речь его лилась спокойно и отталкивала куда-то в сторону тревогу ожидания обыска,
выпуклые глаза светло улыбались, и весь он, хотя и нескладный, был такой гибкий.
— Вы бы перестали балакать, господин! — сказал он, угрюмо остановив на лице Павла свои
выпуклые глаза. Он был похож на ящерицу в щели камня.
Хохол заметно изменился. У него осунулось лицо и отяжелели веки, опустившись на
выпуклые глаза, полузакрывая их. Тонкая морщина легла на лице его от ноздрей к углам губ. Он стал меньше говорить о вещах и делах обычных, но все чаще вспыхивал и, впадая в хмельной и опьянявший всех восторг, говорил о будущем — о прекрасном, светлом празднике торжества свободы и разума.