Неточные совпадения
В отношениях людей всего больше было чувства подстерегающей злобы, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов. Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая
в течение жизни к
ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.
Мать подошла к нему, села
рядом и обняла сына, притягивая голову его к себе на грудь. Он, упираясь рукой
в плечо ей, сопротивлялся и кричал...
— Так вот! — сказал он, как бы продолжая прерванный разговор. — Мне с тобой надо поговорить открыто. Я тебя долго оглядывал. Живем мы почти
рядом; вижу — народу к тебе ходит много, а пьянства и безобразия нет. Это первое. Если люди не безобразят, они сразу заметны — что такое? Вот. Я сам глаза людям намял тем, что живу
в стороне.
Он пошел домой грустный, усталый. Сзади него шли мать и Сизов, а
рядом шагал Рыбин и гудел
в ухо...
Рядом с Власовой сидела маленькая старушка, лицо у нее было сморщенное, а глаза молодые. Повертывая тонкую шею, она вслушивалась
в разговор и смотрела на всех странно задорно.
Рядом с нею явился Сизов. Он снял шапку, махал ею
в такт песне и говорил...
В понятых была Марья Корсунова. Она стояла
рядом с матерью, но не смотрела на нее, и, когда офицер обращался к ней с каким-нибудь вопросом, она, торопливо и низко кланяясь ему, однообразно отвечала...
Женщины молча прошли по улицам города, вышли
в поле и зашагали плечо к плечу по широкой, избитой дороге между двумя
рядами старых берез.
Больной качнулся, открыл глаза, лег на землю. Яков бесшумно встал, сходил
в шалаш, принес оттуда полушубок, одел брата и снова сел
рядом с Софьей.
Сын сидел
в тюрьме, она знала, что его ждет тяжелое наказание, но каждый раз, когда она думала об этом, память ее помимо воли вызывала перед нею Андрея, Федю и длинный
ряд других лиц.
— Перестаньте, Саша! — спокойно сказал Николай. Мать тоже подошла к ней и, наклонясь, осторожно погладила ее голову. Саша схватила ее руку и, подняв кверху покрасневшее лицо, смущенно взглянула
в лицо матери. Та улыбнулась и, не найдя, что сказать Саше, печально вздохнула. А Софья села
рядом с Сашей на стул, обняла за плечи и, с любопытной улыбкой заглядывая ей
в глаза, сказала...
Когда она вышла на крыльцо, острый холод ударил ей
в глаза,
в грудь, она задохнулась, и у нее одеревенели ноги, — посредине площади шел Рыбин со связанными за спиной руками,
рядом с ним шагали двое сотских, мерно ударяя о землю палками, а у крыльца волости стояла толпа людей и молча ждала.
Люди смотрели на него хмуро, с недоверием и молчали. Только
в задних
рядах толпы был слышен подавленный говор.
— Не нужно этого, милая! — ответила мать, шагая
рядом с ней. Холодный воздух освежил ее, и
в ней медленно зарождалось неясное решение. Смутное, но что-то обещавшее, оно развивалось туго, и женщина, желая ускорить рост его, настойчиво спрашивала себя...
Он сел
рядом с нею и, просительно заглядывая
в глаза ее, продолжал...
Голос ее лился ровно, слова она находила легко и быстро низала их, как разноцветный бисер, на крепкую нить своего желания очистить сердце от крови и грязи этого дня. Она видела, что мужики точно вросли там, где застала их речь ее, не шевелятся, смотрят
в лицо ей серьезно, слышала прерывистое дыхание женщины, сидевшей
рядом с ней, и все это увеличивало силу ее веры
в то, что она говорила и обещала людям…
— Все, кому трудно живется, кого давит нужда и беззаконие, одолели богатые и прислужники их, — все, весь народ должен идти встречу людям, которые за него
в тюрьмах погибают, на смертные муки идут. Без корысти объяснят они, где лежит путь к счастью для всех людей, без обмана скажут — трудный путь — и насильно никого не поведут за собой, но как встанешь
рядом с ними — не уйдешь от них никогда, видишь — правильно все, эта дорога, а — не другая!
Усталая, она замолчала, оглянулась.
В грудь ей спокойно легла уверенность, что ее слова не пропадут бесполезно. Мужики смотрели на нее, ожидая еще чего-то. Петр сложил руки на груди, прищурил глаза, и на пестром лице его дрожала улыбка. Степан, облокотясь одной рукой на стол, весь подался вперед, вытянул шею и как бы все еще слушал. Тень лежала на лице его, и от этого оно казалось более законченным. Его жена, сидя
рядом с матерью, согнулась, положив локти на колена, и смотрела под ноги себе.
Николай сел
рядом с ней, смущенно отвернув
в сторону радостное лицо и приглаживая волосы, но скоро повернулся и, глядя на мать, жадно слушал ее плавный, простой и яркий рассказ.
Он сел писать. Она прибирала на столе, поглядывая на него, видела, как дрожит перо
в его руке, покрывая бумагу
рядами черных слов. Иногда кожа на шее у него вздрагивала, он откидывал голову, закрыв глаза, у него дрожал подбородок. Это волновало ее.
Сзади матери был огород, впереди кладбище, а направо, саженях
в десяти, тюрьма. Около кладбища солдат гонял на корде лошадь, а другой, стоя
рядом с ним, громко топал
в землю ногами, кричал, свистел и смеялся. Больше никого не было около тюрьмы.
Павел и Андрей сели
рядом, вместе с ними на первой скамье сели Мазин, Самойлов и Гусевы. Андрей обрил себе бороду, усы у него отросли и свешивались вниз, придавая его круглой голове сходство с головой кошки. Что-то новое появилось на его лице — острое и едкое
в складках рта, темное
в глазах. На верхней губе Мазина чернели две полоски, лицо стало полнее, Самойлов был такой же кудрявый, как и раньше, и так же широко ухмылялся Иван Гусев.
Рядом с ним стояла жена. Часто моргая глазами, она вытирала нос концом платка. Самойлов взял бороду
в руку и продолжал, глядя
в пол...
Слова однообразно вытягивались
в длинный
ряд, точно стежки нитки, и вдруг вылетали торопливо, кружились, как стая черных мух над куском сахара.
Она слышала слова прокурора, понимала, что он обвиняет всех, никого не выделяя; проговорив о Павле, он начинал говорить о Феде, а поставив его
рядом с Павлом, настойчиво пододвигал к ним Букина, — казалось, он упаковывает, зашивает всех
в один мешок, плотно укладывая друг к другу.
Мать глотала слова сына, и они врезывались
в памяти ее стройными
рядами.
Она не торопясь подошла к лавке и села, осторожно, медленно, точно боясь что-то порвать
в себе. Память, разбуженная острым предчувствием беды, дважды поставила перед нею этого человека — один раз
в поле, за городом после побега Рыбина, другой —
в суде. Там
рядом с ним стоял тот околодочный, которому она ложно указала путь Рыбина. Ее знали, за нею следили — это было ясно.