Неточные совпадения
Глаза сына горели красиво и светло; опираясь грудью на стол, он подвинулся ближе к ней и говорил прямо в лицо, мокрое от
слез, свою первую речь о правде, понятой им.
Порою он останавливался, не находя слов, и тогда видел перед собой огорченное лицо, на котором тускло блестели затуманенные
слезами, добрые
глаза.
Ей было сладко видеть, что его голубые
глаза, всегда серьезные и строгие, теперь горели так мягко и ласково. На ее губах явилась довольная, тихая улыбка, хотя в морщинах щек еще дрожали
слезы. В ней колебалось двойственное чувство гордости сыном, который так хорошо видит горе жизни, но она не могла забыть о его молодости и о том, что он говорит не так, как все, что он один решил вступить в спор с этой привычной для всех — и для нее — жизнью. Ей хотелось сказать ему: «Милый, что ты можешь сделать?»
— Поняла! — вздохнув, ответила она. Из
глаз ее снова покатились
слезы, и, всхлипнув, она добавила...
Когда он лег и уснул, мать осторожно встала со своей постели и тихо подошла к нему. Павел лежал кверху грудью, и на белой подушке четко рисовалось его смуглое, упрямое и строгое лицо. Прижав руки к груди, мать, босая и в одной рубашке, стояла у его постели, губы ее беззвучно двигались, а из
глаз медленно и ровно одна за другой текли большие мутные
слезы.
Зашелестели страницы книги — должно быть, Павел снова начал читать. Мать лежала, закрыв
глаза, и боялась пошевелиться. Ей было до
слез жаль хохла, но еще более — сына. Она думала о нем...
Мать смотрела, как подписывают протокол, ее возбуждение погасло, сердце упало, на
глаза навернулись
слезы обиды, бессилия. Этими
слезами она плакала двадцать лет своего замужества, но последние годы почти забыла их разъедающий вкус; офицер посмотрел на нее и, брезгливо сморщив лицо, заметил...
Глаза ее налились
слезами. Она мыла посуду, и пальцы у нее дрожали.
Ей хотелось обнять его, заплакать, но рядом стоял офицер и, прищурив
глаза, смотрел на нее. Губы у него вздрагивали, усы шевелились — Власовой казалось, что этот человек ждет ее
слез, жалоб и просьб. Собрав все силы, стараясь говорить меньше, она сжала руку сына и, задерживая дыхание, медленно, тихо сказала...
Напрягая зрение, тяжело двигая бровями, она с усилием вспоминала забытые буквы и, незаметно отдаваясь во власть своих усилий, забылась. Но скоро у нее устали
глаза. Сначала явились
слезы утомления, а потом часто закапали
слезы грусти.
Его лицо вздрогнуло, из
глаз текли
слезы одна за другой, крупные и тяжелые.
Слезы зазвенели в ее голосе, и, глядя на них с улыбкой в
глазах, она сказала...
Другим
глазом он смотрел в лицо матери, губы его медленно раздвигались в улыбку. Мать наклонила голову, острое чувство жалости вызывало у нее
слезы.
Сложив тяжелые руки Егора на груди его, поправив на подушке странно тяжелую голову, мать, отирая
слезы, подошла к Людмиле, наклонилась над нею, тихо погладила ее густые волосы. Женщина медленно повернулась к ней, ее матовые
глаза болезненно расширились, она встала на ноги и дрожащими губами зашептала...
Рыдания потрясали ее тело, и, задыхаясь, она положила голову на койку у ног Егора. Мать молча плакала обильными
слезами. Она почему-то старалась удержать их, ей хотелось приласкать Людмилу особой, сильной лаской, хотелось говорить о Егоре хорошими словами любви и печали. Сквозь
слезы она смотрела в его опавшее лицо, в
глаза, дремотно прикрытые опущенными веками, на губы, темные, застывшие в легкой улыбке. Было тихо и скучно светло…
Его тесно окружили мужчины и женщины, что-то говорили ему, размахивая руками, волнуясь, отталкивая друг друга. Перед
глазами матери мелькали бледные, возбужденные лица с трясущимися губами, по лицу одной женщины катились
слезы обиды…
С неумолимой, упорной настойчивостью память выдвигала перед
глазами матери сцену истязания Рыбина, образ его гасил в ее голове все мысли, боль и обида за человека заслоняли все чувства, она уже не могла думать о чемодане и ни о чем более. Из
глаз ее безудержно текли
слезы, а лицо было угрюмо и голос не вздрагивал, когда она говорила хозяину избы...
Но, овладев своим возбуждением, почти спокойно, с твердым блеском в
глазах, взглянул в лицо матери, залитое безмолвными
слезами.
И торопливо ушла, не взглянув на него, чтобы не выдать своего чувства
слезами на
глазах и дрожью губ. Дорогой ей казалось, что кости руки, в которой она крепко сжала ответ сына, ноют и вся рука отяжелела, точно от удара по плечу. Дома, сунув записку в руку Николая, она встала перед ним и, ожидая, когда он расправит туго скатанную бумажку, снова ощутила трепет надежды. Но Николай сказал...
Она добилась, чего хотела, — лицо Людмилы удивленно вспыхнуло, дрожали губы, из
глаз катились
слезы, большие, прозрачные.