Неточные совпадения
— Так! — отвечал он твердо и крепко. И рассказывал ей о людях, которые, желая добра народу, сеяли
в нем правду, а за это враги жизни ловили их, как зверей, сажали
в тюрьмы,
посылали на каторгу…
— Нечистая она, наша бабья любовь!.. Любим мы то, что нам надо. А вот смотрю я на вас, — о матери вы тоскуете, — зачем она вам? И все другие люди за народ страдают,
в тюрьмы идут и
в Сибирь, умирают… Девушки молодые ходят ночью, одни, по грязи, по снегу,
в дождик, —
идут семь верст из города к нам. Кто их гонит, кто толкает? Любят они! Вот они — чисто любят! Веруют! Веруют, Андрюша! А я — не умею так! Я люблю свое, близкое!
Радовался Федя Мазин. Сильно похудевший, он стал похож на жаворонка
в клетке нервным трепетом своих движений и речей. Его всегда сопровождал молчаливый, не по годам серьезный Яков Сомов, работавший теперь
в городе. Самойлов, еще более порыжевший
в тюрьме, Василий Гусев, Букин, Драгунов и еще некоторые доказывали необходимость
идти с оружием, но Павел, хохол, Сомов и другие спорили с ними.
— Ага! — воскликнул Павел, понизив голос. — Я понесу знамя наше, —
пойду с ним впереди всех. За это меня, вероятно, снова посадят
в тюрьму.
— Нет, я учитель. Отец мой — управляющий заводом
в Вятке, а я
пошел в учителя. Но
в деревне я стал мужикам книжки давать, и меня за это посадили
в тюрьму. После
тюрьмы — служил приказчиком
в книжном магазине, но — вел себя неосторожно и снова попал
в тюрьму, потом —
в Архангельск выслали. Там у меня тоже вышли неприятности с губернатором, меня заслали на берег Белого моря,
в деревушку, где я прожил пять лет.
— Кабы не увидал я тебя — хоть назад
в тюрьму иди! Никого
в городе не знаю, а
в слободу
идти — сейчас же схватят. Хожу и думаю — дурак! Зачем ушел? Вдруг вижу — Ниловна бежит! Я за тобой…
— Мы вместе жили
в ссылке,
шли туда, сидели
в тюрьмах… Порою было невыносимо, отвратительно, многие падали духом…
— Все, кому трудно живется, кого давит нужда и беззаконие, одолели богатые и прислужники их, — все, весь народ должен
идти встречу людям, которые за него
в тюрьмах погибают, на смертные муки
идут. Без корысти объяснят они, где лежит путь к счастью для всех людей, без обмана скажут — трудный путь — и насильно никого не поведут за собой, но как встанешь рядом с ними — не уйдешь от них никогда, видишь — правильно все, эта дорога, а — не другая!
— Нам нельзя быть вместе. Вы
идите в поле, к огородам. Оттуда видно стену
тюрьмы. Но — если спросят вас, что вы там делаете?
Через час мать была
в поле за
тюрьмой. Резкий ветер летал вокруг нее, раздувал платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий забор огорода, мимо которого
шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену
тюрьмы. Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их по воздуху, уносил
в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы
в синюю высоту.
Испокон веков был обычай на большие праздники — Рождество, Крещение, Пасху, Масленицу, а также в «дни поминовения усопших», в «родительские субботы» —
посылать в тюрьмы подаяние арестованным, или, как говорили тогда, «несчастненьким».
Неточные совпадения
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и
в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него
в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и,
слава богу, все
пошло хорошо.
Городничий. Что, голубчики, как поживаете? как товар
идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что, много взяли? Вот, думают, так
в тюрьму его и засадят!.. Знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам
в зубы, что…
Да ведь ты и сама хотела, чтоб я
пошел, ну вот и буду сидеть
в тюрьме, и сбудется твое желание; ну чего ж ты плачешь?
— Елизаветинских времен штучка, — сказал Тагильский. — Отлично, крепко у нас
тюрьмы строили. Мы
пойдем в камеру подследственного, не вызывая его
в контору. Так — интимнее будет, — поспешно ворчал он.
Он был сыном уфимского скотопромышленника, учился
в гимназии, при переходе
в седьмой класс был арестован, сидел несколько месяцев
в тюрьме, отец его
в это время помер, Кумов прожил некоторое время
в Уфе под надзором полиции, затем, вытесненный из дома мачехой,
пошел бродить по России, побывал на Урале, на Кавказе, жил у духоборов, хотел переселиться с ними
в Канаду, но на острове Крите заболел, и его возвратили
в Одессу. С юга пешком добрался до Москвы и здесь осел, решив: